|
|
...27 марта 1943 года отправился я во дворец Печека. Заявивши в конторе гестапо, что я вызван в комнату No 224, получил, после телефонной справки дежурного по канцелярии, пропуск, поднялся на лифте на третий этаж и вошел в знакомую мне комнату, где нашел прежнего, смуглого и с усталыми глазами, молодого следователя и сидевшую за пишущей машинкой полную даму. Как и можно было ожидать, разговор сразу зашел о Тане. -- Вам известно о связи вашей дочери с коммунистами? -- Нет, неизвестно. -- Но эта связь установлена! -- В чем же, собственно, обвиняется дочь? Что конкретно она сделала? Какой проступок ей вменяется в вину? -- Ах, она говорила ужасные вещи! -- Когда? На следствии? -- Да, на следствии. -- Что же она говорила? -- Я не буду вам повторять, но вот и моя сотрудница, -- он указал на даму, -- может вам подтвердить, что ваша дочь говорила ужасные вещи! -- Да, да, -- подтвердила дама, кивая головой, -- она говорила ужасные вещи!.. Как я узнал впоследствии, Таня при допросах открыто заявляла о том, что она желает победы Красной Армии и не сомневается в этой победе. Далее следователь заявил, что моя дочь не может быть освобождена и будет выслана в Германию, в лагерь для интернированных советских граждан, на все время войны. Туда же высылаюсь вместе с дочерью и я. -- Да вы не беспокойтесь, -- говорит следователь. -- Ведь вы едете не в концентрационный лагерь, а там совсем другой, гораздо более мягкий режим. У вас будут книги, вы сможете писать домой. -- И мы будем там вместе с дочерью? -- Конечно, -- отвечает следователь. -- И поедете вместе с ней. Это меня до известной степени успокоило. -- Вы можете написать домой, чтобы вам прислали необходимые вещи, -- продолжал следователь. -- Значит, я сегодня уже не вернусь домой? -- Нет. Я вынужден вас задержать. Но вот вам бумага, перо. Напишите жене. -- Скажите, а жена моя не будет арестована? -- По существу, она должна бы быть арестована как советская гражданка. Но мы оставляем ее на свободе в качестве воспитательницы второй, малолетней дочери. Конечно, она должна соблюдать строжайшую лояльность. Взял перо, написал жене. Затем меня отвели в "кинематограф", где я два или три часа ожидал, пока снарядят автобус на Панкрац. |