Прошла зима, наступило лето, и мы опять оказались вместе – я и Саша. К нам присоединился новый друг Саши, его одноклассник по первому классу Шурка Червяков. И теперь уже втроём мы продолжали освоение нашей Потьминской ойкумены. Наверное, именно в это лето 1959 года мы по-настоящему вошли в лес. Не самовольно, а по приглашению нашего дедушки Дмитрия Степановича, «деди». В это лето он работал колхозным пасечником (Саша же утверждает, что это была частная пасека, и дедя просто помогал хозяину пасеки). Это не важно. Пасека располагалась на лесной поляне недалеко от опушки леса. И вот где-то в августе дедушка пригласил нас к себе на пасеку полакомиться мёдом. Саша уже откуда-то знал, как добраться до места, а я как всегда просто шёл за ним и ни о чём не думал. Был жаркий летний день, на небе ни облачка. Как только мы поднялись через Ясли на гору, перед нами открылось огромное, без конца и края, пшеничное поле.
«Стеной стоит пшеница золотая
По сторонам дорожки полевой,
…………………………………………………….
И хорошо мне здесь остановиться
И, глядя вдаль, подумать, помолчать.
Шумит, шумит высокая пшеница,
И ей конца и края не видать.»
Как – будто М. Исаковский писал эти стихи, глядя на наше Потьминское поле. Уборка на этом поле ещё не начиналась, а длинные стебли пшеницы под грузом налитых зерном колосьев уже гнулись к земле. Мне кажется, я и сейчас, через пятьдесят лет, чувствую запах спелого колоса, стоящий над полем под горячими лучами солнца.
Нам стоять было нельзя, впереди нас ожидало не менее прекрасное чудо природы, и по полевой дорожке мы продолжили путь в лес. Иногда останавливаясь, мы ссыпали себе в рот очередную порцию спелого пшеничного зерна, растирая в ладошках горячие колосья.
Добежав быстренько до леса и пройдя немного по торной тропинке, мы очутились в раю. Это была большая поляна, ярко освещённая солнцем. На краю поляны в тени деревьев стоял низенький шалаш, в котором обитали наши пасечники. Среди высокой травы, украшенной всевозможными цветами, тут и там стояли ульи. Всё пространство поляны было наполнено гудением пчёл, шмелей и прочих насекомых, совершавших свою вековую работу. Других звуков в этом раю не было. Но кругом кипела жизнь; она переполняла поляну от земли до самого неба. Вот по травинке деловито карабкается к солнцу божья коровка; вот стрекоза с своими прозрачными крылышками зависла над цветком; вот прямо около моего носа сердито прожужжала пчёлка, направляясь по только ей одной известному адресу за очередной порцией нектара; муравьишки деловито суетились на своей куче около старой осины; комары и мухи тоже были чем-то заняты и постоянно напоминали нам, как старым знакомым, о своём присутствии; где-то недалеко стучал дятел и кукушка отсчитывала нам бесконечное количество лет жизни впереди. Жизнь!.. Как хорошо жить!.. Я полной грудью вдыхал с наслаждением густой аромат трав, цветов и мёда, наполнявший этот мир.
А вот и наш дедушка Дмитрий Степанович, или дедя, как мы с Сашей его звали. Не старый (ему в тот год исполнилось примерно 62 года), крепкий и здоровый мужчина. Улыбаясь, большими и сильными руками он держит два блюда: в одном белый хлеб, испечённый нашей бабушкой Ариной, в другом – жёлтый, янтарного цвета мёд. По краю блюда лежат пчелиные соты, истекающие мёдом. Я глаз не мог оторвать от этого чуда природы. Сев за грубо сколоченный стол, мы макали куски хлеба в чашку с мёдом и ели, весело болтая языком и ногами. Не помню, чтобы я ел мёд до этого дня и после: жили бедно, деликатесов не знали и питались без изысков. Может быть, поэтому я и помню этот один из счастливейших дней моей начинавшейся жизни.
Откуда – то Саша узнал, что в лесу есть озеро, в котором можно великолепно купаться, и мы посетили наш лес ещё раз и, наверное, в это же лето 59-го года. Не помню дороги, но шли мы долгонько. Озеро оказалось большой лужей воды, накопившейся в широкой, но не глубокой яме. Вода была холодная, скорее всего родникового происхождения. На дне этого «озера» было много ила, так что ноги мои вязли в нём, и я боялся утонуть.
Здесь же нас ждало и другое удовольствие. Прямо на берегу нашего «озера» стояло огромное дерево черёмухи, усыпанное ягодами. Мы расселись на ветвях, как воробьи, и стали поедать сладкие и терпкие чёрные ягоды. Ели до тех пор, пока наши рты не свело так, что их стало трудно открывать. Да и в лесу стало как – то тихо и темно, так, что мы с удовольствием выбрались из леса на солнышко и вернулись домой. Спрашивала ли нас мама о том, где мы были и что делали – не помню, но ремня точно не помню, да и в углу вроде бы тоже не стоял. Мы дома, и мама была этому очень рада. А как она за нас переживала – это одному Богу известно. Да и купаться на том «озере» в лесу мы больше не ходили.
Свободное копирование
