Лермонтов обыкновенно заезжал к г. Краевскому по утрам (это было в первые годы "Отечественных записок", в 40 и 41 годах) и привозил ему свои новые стихотворения. Входя сьшумом в его кабинет, заставленный фантастическими столами, полками и полочками, на которых были аккуратно расставлены и разложены книги, журналы и газеты, Лермонтов подходил к столу, за которым сидел редактор, глубокомысленно погруженный в корректуры, в том алхимическом костюме, о котором я упоминал и покрой которого был снят им у Одоевского, -- разбрасывал эти корректуры и бумаги по полу и производил страшную кутерьму на столе и в комнате. Однажды он даже опрокинул ученого редактора со стула и заставил его барахтаться на полу в корректурах. Г. Краевскому, при его всегдашней солидности, при его наклонности к порядку и аккуратности, такие шуточки и школьничьи выходки не должны были нравиться; но он поневоле переносил это от великого таланта, с которым был на ты, и, полуморщась, полуулыбаясь, говорил:
-- Ну, полно, полно... перестань, братец, перестань. Экой школьник...
Г. Краевский походил в такие минуты на гетевского Вагнера, а Лермонтов на маленького бесенка, которого Мефистофель мог подсылать к Вагнеру нарочно для того, чтобы смущать его глубокомыслие.
Когда ученый приходил в себя, поправлял свои волосы и отряхал свои одежды, поэт пускался в рассказы о своих светских похождениях, прочитывал свои новые стихи и уезжал. Посещения его всегда были очень непродолжительны.
Заговорив о Лермонтове, я выскажу здесь кстати все, что помню об нем, и читатель, верно, простит меня за нарушение в рассказе моем хронологического порядка.
Раз утром Лермонтов приехал к г. Краевскому в то время, когда я был у него. Лермонтов привез ему свое стихотворение:
Есть речи -- значенье
Темно иль ничтожно...
прочел его и спросил:
-- Ну что, годится?..
-- Еще бы! дивная вещь! -- отвечал г. Краевский, -- превосходно; но тут есть в одном стихе маленький грамматический промах, неправильность...
-- Что такое? -- спросил с беспокойством Лермонтов.
-- Из пламя и света
Рожденное слово...
Это неправильно, не так, -- возразил г. Краевский, -- по-настоящему, по грамматике надо сказать из пламени и света...
-- Да если этот пламень не укладывается в стих? Это вздор, ничего, -- ведь поэты позволяют себе разные поэтические вольности -- и у Пушкина их много... Однако... (Лермонтов на минуту задумался)... дай-ка я попробую переделать этот стих.
Он взял листок со стихами, подошел к высокому фантастическому столу с выемкой, обмакнул перо и задумался... Так прошло минут пять. Мы молчали. Наконец Лермонтов бросил с досадой перо и сказал:
-- Нет, ничего нейдет в голову. Печатай так, как есть. Сойдет с рук...
В другой раз я застал Лермонтова у г. Краевского в сильном волнении. Он был взбешен за напечатание без его спроса "Казначейши" в "Современнике", издававшемся Плетневым. Он держал тоненькую розовую книжечку "Современника" в руке и покушался было разодрать ее, но г. Краевский не допустил его до этого.
-- Это чорт знает что такое! позволительно ли делать такие вещи! -- говорил Лермонтов, размахивая книжечкою... -- Это ни на что не похоже!
Он подсел к столу, взял толстый красный карандаш и на обертке "Современника", где была напечатана его "Казначейша", набросал какую-то карикатуру.
Вероятно, этот нумер "Современника" сохраняется у г. Краевского в воспоминание о поэте.
Свободное копирование
