Голгофа - 86

 14
 Как всегда, не заметно для нас закончилось лето и я в полнейшем огорчении, привыкший к вольной жизни, бреду в школу. Какая-то странная школа, не привычная: для каждого класса отдельная комната, да и школу называют четырёхлеткой, как лошадь, кобылу какую-то. В общем, мы с сестрой расстались, я живу с мамой и учусь в четырёхлетке, а сестра живёт с отцом в Новосибирске и учится в школе семилетке в пятом классе.
 В нашей четырёхлетке жизнь протекала не интересно: на переменах между уроками нужно было обязательно выйти из класса и стоять в коридоре возле стены, дожидаясь звонка на следующий урок. Одно при этом было развлечение – это рассматривать плакат с изображением Павлика Морозова, знаменитого пионера-героя, с которого нам всем нужно было брать, говорила учительница, пример и поступать так, как поступил он, выполняя свой пионерский долг. А так как кулаков в нашем селе давно уже не было, то нам надлежало хорошо учиться и ей, учительнице, рассказывать, о чем разговаривают взрослые дома и на улице. А когда я пересказал учительнице, услышанные на конном дворе, по моему мнению, очень плохие разговоры конюхов: «Ну, ты ****ь, курва копытная…», то она обозвала меня дураком и велела замолчать.
Вечером дома я изобразил в лицах этот разговор с учительницей, и мама до слёз хохотала, похвалила меня за находчивость и сказала, что может учительница теперь прекратит через учеников собирать сплетни. После моего рассказа в нашем доме редко можно было услышать слова неодобрения власти. Да ещё учительница заставляла нас учить стихи про Сталина и если, не дай Бог, забудешь какие слова из стихотворения, то не разрешала ходить в кино. Рассказываешь вызубренное стихотворение, одновремённо думаешь о чём угодно, а слова о великом Сталине, сами так и выскакивают изо рта точно лягушки из перевёрнутой бочки. Наконец, слышишь довольный голос учительницы:
- Молодец! Сегодня можешь сходить в кино. А завтра расскажешь нам, о чём был кинофильм.
 Клуб был местом сосредоточения культурной жизни: в кинозале, уставленным рядами стульев, накрепко скреплённых досками, могло разместиться человек двести. В небольшой комнате размещалась библиотека, где можно было почитать книжки и просмотреть свежие газеты. Часто перед началом киносеанса, приехавший из города, лектор рассказывал зрителям о том, как хорошо живётся в нашей стране трудовому народу, и как угнетаются эксплуататорами разных мастей трудовые массы в капиталистических странах и что внешних и внутренних врагов у СССР ещё много. С внешними врагами под мудрым руководством нашего учителя и вождя товарища Иосифа Виссарионовича Сталина успешно борется наша великая народная партия – ВКП (б). А вот внутренних врагов, которых, оказывается, в нашей стране осталось ещё много, мы должны выявлять в своём окружении и сообщать о них в компетентные органы. Лектор пояснял, что враги могут оказаться рядом с нами, даже в собственной семье и призывал всех к бдительности. Маме недосуг было посещать клуб и тем более слушать заезжих лекторов, но всегда расспрашивала меня о том, что происходило в клубе. По поводу внутренних врагов, которые могут объявиться даже в семье, посмеялась. Как выяснилось впоследствии, напрасно.
 Просмотр кинофильма всегда для нас, детей, был праздником. Перемучившись, какое-то время лекторскими словесами, дождавшись демонстрации фильма, с замиранием сердца, вцепившись руками в стул, и забыв обо всём на свете, мы становились участниками чудесной сказки – кинофильма «Дети капитана Гранта». Настолько сживались с героями кинокартины, что после киносеанса ещё долго не могли придти в себя, ошеломлённые шли домой, а в голове звучали слова: «А ну ка песню нам пропой весёлый ветер!..». А дома встречала проза жизни. Расспросы мамы о том, где пропадал? Как успехи в школе? Сделал ли уроки? Бабушка заставляла мыть руки и кормила ужином. Младший брат Саша пытался встать в своей кроватке, и если это ему удавалось, вцепившись руками в ограждение, скакал и вопил от удовольствия. Полина, в конце концов, утихомиривала брата, убаюкивала его и в доме наступала тишина. А в голове звучали слова о вольном ветре, и становилось грустно.
 В воскресный вечер у нас в доме происходило что-то вроде небольшого праздника. Отдохнувшая и, наверное, поэтому подобревшая мама помогала бабушке накрывать стол. Пирожки, соления и кувшин с брагой стояли на столе. Громадная петельня с жареной на свиных шкварках картошкой теснила угощения. Возле печи, уткнувшись коленом трубы в боковую отдушину печи, шумел самовар. Стол освещала из-под абажура электрическая лампочка. Было радостно и уютно поджидать прихода гостей. И вот, наконец, приходили гости – бабушкин приятель дядя Ваня, а за ним и заведующая свинофермой. Застолье протекало неспешно: расспросы о здоровье, рассказы о том, что произошло необычного в совхозе за неделю. Мама выказывала своё беспокойство о дочери Светлане и старшем сыне Аркадии. Одна непонятно как уживается с отцом, который частенько злоупотреблял спиртным, а другой точно в воду канул: уже как неделю о себе не давал знать. Бабушка успокаивала маму, говорила, что всё уладится и выходило по её словам, «если Бог не выдаст - свинья не съест». Но мама решила съездить в город и убедиться в том, что у них всё в полном порядке. Наугощавшись вдоволь бражкой, которой заботами бабушки у нас всегда в доме было достаточно, бабушка с дядей Ваней принимались вспоминать из прошлой жизни разные истории. Дядя Ваня, посмеиваясь, рассказывал, как в годы службы в гвардии «гусарил» с великосветскими дамами, наставляя «рога» их мужьям. Да напоминал бабушке, как она привечала сановников, наезжавших к ней из столицы погостить на Рождественские каникулы. Приезжали почему-то всегда с весьма странного поведения племянницами. Дом у бабушки был не маленький и, несмотря на то, что наполнен был своими детьми, комнат доставало на всех гостей. В громадной зале устраивалась рождественская ёлка. Застолье было до утра, а потом отдых до вечера и так проходили все дни рождественских праздников. «Отдохнув», гости разъёзжались, оставив в благодарность бабушке за гостеприимство, не один десяток золотых пятирублёвиков. Дядя Ваня принялся было рассказывать, по его словам, весёлую историю, приключившуюся с гусями в бабушкином хозяйстве, но бабушка запротестовала, мол, хватит её срамить перед людьми, а что было, так быльём поросло. Мама уговорила бабушку не противиться и бабушка сдалась. Чтобы правдивость этой истории не вызывала ни у кого сомнения, дядя Ваня начал своё повествование с того, что рассказал каково было в те времена бабушкино хозяйство. Под Брестом во владении у бабушки был клочок земли, десятин в шестьдесят, да ещё не малых размеров озеро. Бабушка в ту пору самостоятельно вела хозяйство. И как было не вести его, если муж Александр Карпович в железнодорожных мастерских имел заработок не достаточный для достойной жизни большой семьи. Старшим детям - Ольге, Николаю, Михаилу нужно было дать достойное образование, а это стоило немалых денег, младших детей - Софью, Лидию, Екатерину надо было растить и потихоньку готовить к жизни в обществе. Да и себя с мужем тоже хотелось содержать на приличном уровне. Вот и занималась хозяйством, извлекая из него достаток для семьи. Кроме детей и престарелого мужа, основным объектом её повседневных забот, был десяток коров, кур никто не считал, гуси не десятками – сотнями водились. Осенью перед заморозками, привыкших к свободе за лето гусей невозможно было дозваться, и тогда бабушка, чтобы не нести убытка, устраивала для соседских панов и мужиков «гусиную охоту». А по наступлению морозов стадо гусей выбивали и по установившемуся санному пути птицу везли на кирмаш в Брест-Литовск. Выручка от продажи битой птицы была достойной.
 В бабушкином хозяйстве было место и хорошему фруктовому саду, в котором в изобилии произрастала вишня. Разумеется, дабы не пропадала ягода, вишнёвую наливку для себя и на продажу заготавливали бочками. Перед закладкой вишни нового урожая из бочек выгребали осевшие на дно ягоды прошлогоднего урожая, которые в процессе брожения не только отдавали сок, но и проспиртовывались, и получалась, таким образом, винная ягода, которой было в изобилии и приходилось выбрасывать её на птичий двор. Так вот, в один год, очевидно, слишком много винной ягоды выбросили вон, и гуси, попав на «пиршество», и растолкав прочую живность так «набрались», что и полегли, вроде как замертво, возле кучи ягод. Такой убыток в хозяйстве обнаружила птичница и, страшась гнева хозяйки, сообщила о случившемся. Бабушка, не разобравшись в причинах гибели гусей, выругавшись, больше по привычке, чем от огорчения: «Холера им в бок!», приказала ощипать пух с мёртвой птицы, а тушки выбросить собакам на помойный двор. Утром следующего дня прибежала птичница к бабушке и плачет, и хохочет, и крестится:
- Пани, пани, на птичьем дворе беда! – прибежала бабушка на птичий двор, а там такое, что и в дурном сне не привидится: стая гусей собралась в круг и гогочет, хлопает крыльями, а посреди стаи, сбившись в кучу, шипят и обороняются от неё другие гуси. Разница между теми и другими – одни в перьях, а другие – точно голые солдаты из парной бани к пруду охладиться выскочили, да в девичник попали. Дворовые хохочут, по земле катаются. Бабушка сначала сердилась, а потом не удержалась и принялась смеяться и приговаривать:
- Пся крев, холера им в бок! Кому сказать - так не поверят, а если поверят - так засмеют! Надо же, пьяных гусей ощипали, как адвокат клиента!
 И как водится с такими историями, этот случай попал в разряд баек, и полетела эта байка по городам и весям, словно перелётная птица и во многих рассказах, во многих книгах присела и запечатлелась в них навеки.
 Бабушка, смеялась над некоторыми моментами рассказа, но не перебивала дядю Ваню, дождалась, когда он закончит съязвила:
-Иван, время тебя не вылечило: каким был краснобаем, таким и остался, – и, обращаясь сразу ко всем, добавила. – Было вроде так, ну, и не так, но, в общем, история была занятная.
 Вечером запоздно гости разошлись. Полина помогала бабушке наводить порядок на кухне. Мама всё улыбалась и улыбалась толи своим мыслям, толи, вспоминая рассказ дяди Вани про ту далёкую и, казалось, забытую жизнь, из которой выпала их семья в 1914 году и попала совсем в другой мир - мир лишений и скорби.