Сельская жизнь и хозяйство в половине XVIII века - 7

Бакеев и отец Илларион являлись иногда вместе в Дворениново по особому приглашению помещицы; они были непременными членами ее семейного совета по особо важным делам, который собирался у ее постели при неизбежном участии дядьки Артамона в качестве секретаря и стряпчего. На этом совете решено было путешествие дядьки в Петербург с челобитной в военную коллегию, где он должен был выхлопотать своему воспитаннику отпуск до 16-летнего возраста, и поручение было выполнено им блистательно. Те же советчики принимали живое участие в любопытной тяжбе Болотовых, рисующей смутные понятия общества того времени о законности и печальное состояние судопроизводства. Полковник имел какие-то дела с одним каширским подьячим и когда-то спас его своим вмешательством от суда и кары за его мошеннические проделки. Между тем у подьячего бежала крепостная женщина, укрылась в шацской дальней деревне Болотовых, вышла замуж за их крестьянина и обзавелась домом и семьей. Подьячий, зная все это, молчал, пока жив был благодетель, а на его беззащитную вдову подал вдруг жалобу, обвиняя в укрывательстве беглой и иск на огромную сумму. Совет полковницы решил, что на первую посылку из суда не стоит обращать внимания, нужно ждать второй и третьей, а тем временем разузнать обстоятельства дела. Собрав все сведения, все три советчика предупредили вдову, что законы и указы все против нее; остается только один выход -- тормозить дело и всеми мерами склонять противника на полюбовную сделку с тем, чтобы он уступил что-нибудь из своего иска. Но в Кашире воевода и приказные были своими людьми отставному подьячему, и все как следует задобрены. Перепуганной женщине пришлось самой тащиться в город. Воевода принял ее сперва надменно, но, получив по чину приношение, смягчился и обещал затянуть дело, что вполне от него зависело, и даже уговаривать противника. Дело действительно затянулось, но истец продолжал требовать громадную сумму. "Подозревали, что сам воевода с ним шильничал, -- пишет мемуарист, -- и его наущал, дабы ему самому тем более от нас и от него поживиться было можно".

 Как ни хлопотали Болотовы, но дело кончилось через год с громадными для них убытками; они должны были отдать подьячему его женщину с мужем, детьми и всем двором, который перевезли к нему на свой счет и выплатили 800 рублей деньгами, огромную сумму для того времени. Так неблагополучно окончилось знакомство полковника с нечистым на руку подьячим, с "крапивным семенем".

 Особняком от всего дворениновского околотка держался Матвей Болотов, геометр и фортификатор выучки Ганнибала. Подобно брату-полковнику, он немногому учился в юности, но несложная программа петровской эпохи была им твердо усвоена, и интерес к знанию не покидал его и в сельской глуши. Майор помог племяннику закончить необходимую для офицера программу математических сведений; сам любил почитать, любил писать и переписывал для себя особенно понравившиеся книги. В то время книг было очень мало, а в каширских деревеньках они являлись ценной редкостью, и любителям книжности волей-неволей приходилось воспроизводить для себя рукописные экземпляры. Матвей Петрович был все-таки самым образованным человеком из всего соседства; и племянник после смерти матери очень сошелся с дядей и с пользой проводил у него время. Старик охотно рассказывал о своей военной службе, о миниховских походах, об укреплениях, которые он строил на правах инженера. В отставке в деревне ученик рижской школы сделался дельным, практичным хозяином; племянник про него одного изо всех соседей говорит, что дядя любил свое сельское хозяйство.

 Но под старость хозяйственные наклонности майора омрачились непривлекательной скупостью; отказывая себе в платье и еде, он не изнашивал одного кафтана в несколько лет, а стол его долго удивлял племянника грубым безвкусием. Кроме того, он, живя в деревне, сделался редким законоведом, законы и указы заучил чуть не наизусть, предался страсти к сутяжничеству и часто злоупотреблял своими знаниями, пользуясь всяким случаем, чтобы заводить ссоры и тяжбы с соседями, отважно пускался в "ябеднические предприятия".

 На немногих страницах записок пришлось уже встретить немалое число лиц, отличавшихся любовью к тяжбам и уменьем вести приказные дела. В первой главе этой книги была уже отмечена эта наклонность тягаться из-за участков поместий среди помещиков дореформенной эпохи; к концу XVII века, когда судопроизводство усложнилось, указы и толкования их умножались, страсть к сутяжничеству, к приобретениям на основании перетолкованной в свою пользу буквы закона стала заметно охватывать все московское общество. Реформа своими законодательными мерами далеко не остановила развития этой страсти, и в первой половине XVIII века она проявлялась среди всех сословий. Приглядываясь к любопытным типам, которые дают живые памятники эпохи, подобные запискам Болотова, поражаешься, до чего сутяжничество и ябедничество искажало нравственную природу человека. Это искажение показывает, как громадно для общества воспитательное значение законодательства и учреждений. Неясность законодательства, печальное состояние судопроизводства не развивали в людях чувства законности; напротив, они создали целое сословие приказных, промышлявшее именем закона, слывшее в народе под презрительной кличкой "крапивного семени"; своими темными свойствами оно скоро заразило и прочие сословия; знаменитый Татищев настойчиво советует сыну в своей "Духовной" изучать не только законы, но и ябеднические приемы, чтобы не проигрывать в тяжбах. Такие же советы давали юноше-Болотову отец Илларион и дядя-майор.

 Мы знаем, что зять Болотовых, тверской помещик Травин, заехав в Каширу, остался вполне доволен обстановкой жизни дворениновских помещиков и их гостями; несколько иначе относился к ним старший зять Неклюдов, помещик псковской губернии. Сам он ни разу не заезжал в Дворениново; но когда 16-летний каширец, прожив года полтора один в своей деревне, навестил их проездом в Лифляндию, Неклюдовы нашли, что юноша одичал и распустился; пожилая соседка, недавно перебравшаяся из Петербурга, взялась пообтесать и вышколить его. Действительно, в этой губернии складывалась более веселая, светская, на европейский манер, дворянская жизнь; самое домашнее хозяйство велось иначе.