Жизнь и приключения Артемия Араратского - 30

Чувствуя всю невозможность оставаться в селении, решился я на весну удалиться в селение Аштарак, отстоящее от нас на день ходу, примерно верст около сорока, и вступить там к какому-нибудь жителю в должность садовника. Пришед в Аштарак, я на другой же день нашел себе желаемое место у одного довольно зажиточного жителя Д. А. У него было несколько виноградных садов; из коих один я снял в мое управление. Я знал несколько садовое мастерство по нашему месту; но по тамошнему климату и воде, хотя и не в дальнем от нас расстоянии, обращались с виноградом совсем иначе.

-- Брат моего хозяина отвел меня в назначенный мне сад и дал все нужные наставления. Общие кондиции в Аштараке садовника с хозяином сада состоят в том, что нужные по саду расходы до созрения плодов садовник делает на свой счет; когда же виноград соберется, то прибыль делится тогда с хозяином пополам. Все сады вообще в нашей стороне для охранения обносятся со всех сторон небольшими стенами так, как в прочих местах заборами. Порученный же мне сад обнесен был только с трех сторон, потому что четвертая, или задняя, сторона прилегала к реке Карпи, которая в сем месте течет по пропасти, или впадине, столь же глубокой, как и выше мною сказано при возвращении из деревни Егвард, но только не имеет столь обрывистой крутизны, как тамо, а довольно пологое расположение. Такое состояние моего сада было чрезвычайно опасно от разных зверей, а особливо от волков, находящихся в берегах реки, и которые в нашей стороне чрезвычайно хищны и часто нападают на людей, бросаясь сзади из-за камней внезапно. -- Таковая опасность заставляла меня быть осторожным каждую минуту. Ночь обыкновенно в таковых местах спят на деревьях, и по большей части постель располагается на априкосах.[1] Несмотря на таковые затруднения, я занимался моим делом с хорошим расположением духа и жил в саду весело. Все хлопоты в садах относятся до одного только винограда, а прочие фруктовые деревья нимало собою не озабочивают. В августе месяце наступило собирание винограда; плоды также все созрели, и я с радостию ожидал прибыли от дележа с моим хозяином.

Но вдруг от ериванского хана прислано было в Аштарак повеление, чтоб сие селение выставило сорок вьючных лошадей с людьми для привоза из области Шарур запасного для Ериванской крепости хлеба. Таковые повеления даны были по всей Ериванской области по тому случаю, что шах персидский Ага-Магомет-Хан выступил с войсками своими из Теграна, своей столицы, для осады Еривана, почему ериванский хан хотел снабдить крепость припасами, по расположению его, на семь лет. -- Кроме коренных жителей крепости обыкновенно набирается в оную для защищения семь тысяч человек: четыре тысячи персиян, а три армян. Каждый из них имеет при себе только одну жену, а дети оставляются в жилище на попечении их родственников и ближних, дабы не сделать тесноты в крепости и чтобы не выйти из пропорции хлебного запаса. Причина сему нашествию была та, что настоящий владелец Еривана, отложившись от шаха, заключил союз с Ираклием как ближайшим соседом и платил ему дань; Ираклий же посему обязан был защищать его и помогать ему во всяком случае противу шаха. Я назначен был моим хозяином в число требуемых от селения 40 человек и с прочими прибыл в Ериван; а оттуда отправился в Шарур, в назначенную деревню.

-- Дорогою товарищи мои, аштаракцы, по зависти и ненависти ко мне только потому, что я был вагаршапатский, не хотели со мною говорить, показывали злобу свою и даже покушались меня бить. Я отделывался от них всеми возможными уловками. Лошадь у меня была очень хороша, и я старался держать себя в таком между ими положении, чтоб в случае нужды взять без препятствия перед и ускакать. Однако до сего не дошло, и я благополучно прибыл с ними в назначенное место. Так как, кроме хлеба, ничего другого для пищи мы не имели, да и тем запаслись не довольно, то я по обыкновению моему пошел в церковь к вечерне. Тотчас начал указывать, что то не так, другое не так и прочее, а между прочим читал и пел; не забыл также сельским священникам задать несколько вопросов. Бывшие в церкви из обывателей смотрели на меня с уважением, а священники необходимо должны были приглашать меня к себе и угощать. По мне хорошо были приняты и мои товарищи. Я имел право надеяться, что сии бездельники будут ко мне признательны, но напротив: природное их злобное расположение еще умножилось по мере зависти к тому преимуществу, которое мне пред ними оказывали.

На другой день по получении назначенного количества пшена, которого на каждую лошадь досталось с лишком по тридцати литер, что составит без мала по восьми пуд, отправились мы обратно. Деревенские священники, у коих я успел приобрести любовь, не могу, впрочем, уверить истинную или притворную, провожали меня; и как я был из монастырского селения и притом дважды находился в самом монастыре, то, полагая, что я там могу быть для них полезным, просили меня в случае нужды не оставлять их; а товарищи мои от того приметным образом надрывались с досады и зависти. -- С навьюченными лошадьми мы не могли в тот же день прибыть на место; а должны были ночевать на дороге. Поутру, когда надлежало укладывать на лошадей пшено, товарищи мои не хотели помочь мне покласть на лошадь моих мешков, в коих было весом по четыре пуда, сам же я не имел силы поднять такую тягость и потому просил их убедительно, со всевозможным унижением и почти со слезами оказать мне помощь. Некоторые из них, тронулись ли моими просьбами или опасались оставить меня на дороге, напоследок мне пособили.