1931
Ваше Высокопреосвященство, Всемилостивейший Архипастырь и Отец.
Я умираю. Уже давно меня тревожит совесть, что я тяжко согрешил перед Святой Церковью, и перед лицом смерти мне это стало несомненно.
Я умоляю Вас простить мой грех и воссоединить меня со Святой Православной Церковью.
Я приношу покаяние, что возымел гордость, вопреки святым канонам, не признавать Вас законным первым епископом, поставив личный разум и личное чувство выше соборного разума Церкви, я дерзнул не подчиниться святым канонам.
Моя вина особенно страшна тем, что я вовлёк в это заблуждение многие человеческие души.
Мне ничего не нужно, ни свободы, ни изменения внешних условий, ибо сейчас я жду свой кончины, но ради Христа примите моё покаяние и дайте умереть в единении со Святой Православной Церковью.
Духовным моим детям.
Ваш духовный отец сделал страшную духовную ошибку и тяжко согрешил. Три года тому назад я отделился от митрополита Сергия и увёл свою паству из лона Православной Церкви. Горе тому, через кого в мир приходит соблазн, а я соблазнил многих. Ошибка моя заключалась в том, что свое личное разумение и свое личное чувство я поставил выше Соборного разума, выразившегося в святых канонах. Я умираю. И перед лицом смерти сознаю этот свой страшный грех перед святой Церковью и пред вами. Простите меня ради Христа и вернитесь вместе со мною в лоно Православной Церкви, принеся покаяние в отделении, в отпадении от Православия, в которое вовлёк я вас.
Кто из вас не потеряет в меня веру как в духовного руководителя, несмотря на это страшное моё заблуждение, тот пусть останется со мной в единении.
Милые мои деточки, сейчас получил от вас письмо. Так много надо сказать, и так мало сил это сделать. Спрашиваете, в чём я прошу прощения у вас. В страдании; как бы ни была на моей стороне истина, но своей ошибкой я вызываю эти страдания, и не только у вас, у всех. Со всею скорбью, на какую способно моё сердце, прошу это прощенье.
Но дальше вы уже неправы, когда говорите, что вам неясно происшедшее со мной. Оно, может быть, неясно в смысле переживаний, которые привели к этому, но то, к чему они привели, -- это ясно совершенно. Свой разум и свои чувства я поставил выше Соборного разума Церкви. Мудрость человеческая заслонила вечное и премудрое.
Соборы провидели всю историю, знали, какие ужасы будут творить сидящие на патриарших престолах, сколько будет борьбы, жестокости, неправды, недопустимых компромиссов, граничащих с преступлением, и знали, какой это будет соблазн для человеческих душ, подобный тому, в который вовлёк я вас, и всё будет разорвано в клочья, они премудро оградили человеческие души от этих соблазнов строжайшими канонами, что не признавать можно только тогда, когда извращается догмат веры.
Вы скажете, а раньше ты этого не знал? Знал, но в этом-то и ужас всех этих наваждений и опасности их. Разве вы не знаете, как иногда вдруг всё станет иным, и то, что было справа, становится слева, и что было слева, становится справа? Около года по временам меня гложет этот червяк, но я гнал его, как искушение, и он исчезал.
Как случилось, что у меня открылась вполне истина, -- рассказать почти невозможно, но знайте, что это имеет прямое отношение к моему концу, и, может быть, Господь меня сохранил перед смертью и дал возможность принести покаяние. Не думайте, ради Христа, что я не понимаю всех страшных последствий моего покаяния для окружающих. Всё понимаю, всё пережил, до последней черты, но в этом вопросе нельзя ничем иным руководствоваться, кроме совести.
Это страшно -- это непосильно человеку -- совесть. Такая страшная вещь. Она возлагает такие ужасающие бремена, но без неё нельзя жить.
Поймите всё это, не теряйтесь от внешних обстоятельств и поймите меня до конца, как всегда понимали раньше.
Писать не в силах больше. Господь с вами.