|
|
10 августа . С рассветом иду на Черную гору. На подъеме трещины еще легко проходимы. Обогнал раменских носильщиков. У подъема к лагерю оставил рюкзак, предварительно вытащив из него и распределив по карманам, чтобы не спутать, послания к Воронову, накладные Сармину и пр. Начальство уже встало, сидит в палатке и развлекается чайком. Солнце только начинает освещать вершины. Долго читали письма и писали ответы, наконец двинулись в путь. Пришлось обходом забежать за рюкзаком, и на леднике я догнал плетущуюся тройку. Едва-едва передвигая ногами, пересекли ледник. Над перевалом оказались трещины. Связались. «У меня конь здоровый», — шутит «Тяжпром», указывая на Воронова. На подъеме пошли совсем нога за ногу. Через десять — пятнадцать шагов отдых, ибо у обоих «сердце заходится…». Падающие с верхних скал камни произвели на моих спутников удручающее впечатление. На неважных местах, а таких немного, ибо носильщики исключительно хорошо проторили тропу, охраняю всех начальников по очереди. Еще немного и перевал. Вниз пошло скорее, да и я тяну довольно крепко. На ледопаде при виде глубоких разинувших пасти трещин начальство совсем присмирело. Робко переставляют ноги. Подавленные впечатлениями, еле выбрались на ровное место. Здесь уже я потянул их покрепче. Когда пришли, Воронов высказался, что, мол, по ровному участку я, кажется, тянул их слишком резво. Прием в лагере исключительный. После показа образцов — чай и закуска. Воронов обязательно пожелал добраться сегодня же до нижнего лагеря. Начались уговоры и перечисления всех ужасов дороги в нижний лагерь. Уговорили, намекнув об обеде, изготовленном специально для них. Остались. Много разговоров о работе: говорит больше Воронов и в несколько шутливом тоне. Сармин упорно отмалчивается. Николай Михайлович молодец, прямо заявил, что их жила не имеет промышленного значения и что он немедленно кончает работу на ней. Воронов внимательно посмотрел на него, по план одобрил. Наобедались так, что шевелиться стало трудно. Вечером начальство от ужина отказалось. А я в уютной палатке Николая Михайловича долго пью чай и веду разговор. |