Случилось так, что в тот день в маневренном фонде числилась сравнительно неплохая комната около 13 м. кв. на углу Инженерной и Садовой улицы. Когда я пошел туда с ордером, то обнаружил, что мой дом принадлежал к ансамблю Инженерного замка (бывшего Михайловского дворца). По-видимому, в этом доме раньше жили царские слуги и он был сделан хорошо и добротно. Коммунальная квартира имела 4 комнаты, в которых жило 4 семьи. Я занес вещмешок в свою комнату, где на мое счастье оказался стул.
Я сел на этот единственный стул и повторяя про себя время от времени старую русскую поговорку: «за одного битого двух небитых дают!» стал строить планы на будущее. Задачи мои по сравнению с 1961 годом, когда я только приступил к подготовке побега, мало изменились. По-прежнему передо мной стояла проблема выбора оптимального района побега. Теперь я особо выделял моральную подготовку. А самой главной задачей было: вернуть к жизни и модифицировать мой главный движитель в побеге — меня самого, то есть: поправить здоровье и снова вернуть себе спортивную форму, чего бы это ни стоило.
Затем я встал, вышел на улицу, и по Невскому направился к Московскому вокзалу. У входа в вокзал, как и 10 лет назад, стояла будка с надписью «Ленгорсправка». Я заплатил женщине в окошке положенные копейки и заполнил два бланка: на имя Иры Бежанидзе и Игоря Ефимова.
— Подождите несколько минут, — сказала женщина и стала куда-то звонить. Скоро она сообщила мне:
— Ирина Бежанидзе поменяла фамилию…
— Игорь Ефимов в прошлом месяце эмигрировал в Израиль…
Я поблагодарил женщину и медленно пошел к трамвайной остановке. По пути мне встретилось несколько человек, похожих на Иоанновича — таких же смуглых, с усами, со смелым взглядом и осанкой спортсменов. Потом я узнал, что это были сирийские офицеры в штатском. Трамвай привез меня на улицу Салтыкова-Щедрина, неподалеку от которой раньше находилась одна из четырех действующих в Ленинграде церквей, с красивым забором из стволов старинных орудий. К счастью, она продолжала работать и теперь. Я вошел в церковь, и поставив свечку, стал благодарить Бога за чудо моего освобождения. Я молился и я просил Его не оставить меня и теперь и дать мне силы и сообразительность для планирования и успешного выполнения побега. Знакомая обстановка храма, знакомые и любимые с детства церковные песнопения, неторопливая служба и спокойные, добрые лики святых на иконах подействовали, как бальзам, на мою душу. Огорчение и неуверенность исчезли, мысли прояснились и весь мир показался прозрачнее.
Выйдя из церкви, я повернул направо, к дому, где раньше жил мой приятель, доктор Николай Александрович Пущин. У меня все время ощущались боли в сердце и отрыжка желчью и я хотел, чтобы доктор, которому я доверял, осмотрел меня.
«Только живет ли он еще здесь? Ведь прошло 10 лет!» — думалось мне. Оказалось, что доктор по-прежнему жил в этом доме и по счастливому стечению обстоятельств вся семья была в сборе.
— Юрий Александрович! — обрадовался мне доктор. — Наконец-то мы видим вас! Мы часто вас вспоминали, где вы? И, наконец, мы решили, что вы разгуливаете где-нибудь в Лондоне или Париже!
«Как они догадались о моих мыслях и намерениях? Я ведь никогда не посвящал их в свои планы!» — подумал я.
Меня провели в гостиную и, пока накрывали на стол, продолжали засыпать вопросами, где я был?
— В тюрьме? В психконцлагере? — ужасно удивились они. — Уж не вместе ли с Шостаком?
— Да, вместе, — отвечал я.
— Неужели там был такой ужас, который описал он по «Голосу Америки»?
— Еще хуже! Он мало находился там и не все знает!
— Ну, садитесь и расскажите нам обо всем!
Во время моего повествования все члены семьи с неподдельным интересом и явным сочувствием следили за картиной, которую я представлял им.
— А вы их ужасно ненавидите! — заметил Николай Александрович о коммунистах, когда я кончил рассказывать.
— Это естественно, — ответил я.
— Что вы теперь намереваетесь делать?
— Прежде всего, я хочу знать, что осталось от моего здоровья после пыток и голода, т. е. я хочу знать, что у меня в активе. Потом уже я могу намечать какой-то план.
— Хорошо, — сказал Николай Александрович, — сделаем так: вы позвоните мне завтра утром, и я скажу вам, где и когда я приму вас для медицинского освидетельствования. А сейчас давайте пообедаем вместе!
Пододвинув к себе тарелку вкусно пахнущего супа, я невольно вспомнил бульон, который ел на больничной кухне, и с энтузиазмом поделился своим везением с гостеприимными хозяевами:
— В Ленинградской больнице я работал рабочим на кухне и повара каждый день давали мне тарелку мясного бульона! Настоящего мясного бульона! Даже не разведенного кипятком! Какой у него запах — у мясного бульона! И какой он наваристый! Вы понимаете, что значит этот бульон для моего организма! Я, мелко нарезав большую луковицу, клал в бульон и ел… и я чувствовал, как силы возвращались ко мне. Я никогда не знал, что мясной бульон имеет такую…
Тут я осекся и замолчал, заметив, наконец, что доктор смотрел на меня как-то странно, а его жена принесла с кухни и положила в мою тарелку огромный кусок вареного мяса, грамм на 400… «Я теперь для них — пришелец из другого мира, — осознал я свое положение, — мой опыт встал между нами. Мы больше не можем быть равными, не можем быть друзьями».
Пообедав, я встал и начал прощаться. Доктор помог мне одеться в прихожей, и мы простились по-дружески.
Свободное копирование
