Дом Коньковых - 5.2

Страница вторая


В моём «Дневнике», кроме уже изложенных выше, есть несколько страниц, где я записывала некоторые детали из жизни Петра Даниловича и Дарьи Дмитриевны, неотделимые от истории всего Дома Коньковых. Также они нерасторжимо связаны и с историей Дома Горшковых. Потому следующую страницу я назову так:


"ДОМ КОНЬКОВЫХ-ГОРШКОВЫХ"
из дневника от 24 ноября 2002 года.

Дом, в котором я жила до замужества, был построен в 1954 году. Вернее, дом был поставлен, так как был куплен на средства Дарьи Дмитриевны и привезён молодыми супругами из Тверской области.
По пути в Дмитров произошёл неприятный случай. Когда грузовик, нагруженный тяжёлыми брёвнами и тёсом, проезжал по деревянному старому мосту, он чуть было не упал в реку: опоры моста начали трещать и ломаться. Отец, бывший за рулём, «дал газу», и машина с рёвом «проскочила» опасное место. Мама, беременная третьим ребёнком, сидела в кабине рядом с ним. Она тогда сильно испугалась и долго помнила этот случай, который и в самом деле мог закончиться печально...

Мама, Антонина Петровна, вышла замуж в 1950 году.  Тогда и встал вопрос о покупке дома в Дмитрове: нужно было помочь молодой семье дочери, вышедшей замуж за Григория Горшкова, шофёра, человека с нелёгким прошлым, старше её на 14 лет.
Дело в том, что уже все дети Дарьи Дмитриевны давно поразъехались кто куда: Клава и Шура были замужем, жили в Ступине и Москве. Иван с семьёй остался в трёх километрах от Дмитрова, в селе Внукове. Вячеслав работал на заводе, женился, получил своё жильё: комнату в новом доме в посёлке ДЗФС. Алексей в то время служил в Армии, благополучно избежав судьбы «сына врага народа». В деревню возвращаться ему уже не было смысла...

Только Дарья Дмитриевна в 1950 году оставалась по-прежнему в колхозе. Ей уже исполнилось 58 лет. Пора было думать и о покое... Да и денег каких-никаких собрать...
Пётр Данилович сидел в тюрьме. Амнистии не предвиделось, и потому его возвращения ждали лишь к 1957 году... Но после смерти Сталина в 1953 году вдруг всё изменилось. Тогда и пришло окончательное решение о переезде Дарьи в город.

И Дарья Дмитриевна собрала свои последние силы и средства. Продала всё, что можно было продать в хозяйстве: корову, овец, другую живность домашнюю, корма, сено, инвентарь... И, прибавив то немногое, что всё-таки умудрялся присылать из заключения её муж, сказала Тоне: «Вот, собрала я деньги... Стройтесь! Глядишь, и нам с отцом будет где жить...».

..........
В 1954 году семья Коньковых-Горшковых уже жила в Дмитрове и праздновала возвращение из заключения Петра Даниловича. Было ему тогда 62 года.

В 1955 году вернулся из армии их сын Алексей. У меня осталось яркое впечатление от его появления в доме. Мне шёл уже пятый год. Я запомнила ощущение полёта, когда очень высокий дядя взял меня подмышки и подбросил к потолку. Такое же удовольствие от полёта получил и мой брат Толик. Васенька был ещё совсем малыш и ничего не понимал, но мы все трое визжали от удовольствия! А какое радостное настроение было у всех, когда дядя Лёня брал в руки гармонь! Все домашние праздники всегда были с гармонью. Играл он самозабвенно и с удовольствием. И ещё, гораздо позднее уже, дядя Лёня купил мотоцикл. Это был, наверное, мотоцикл марки ИЖ. Чёрный, ревущий и, как мне казалось - очень опасный!

С тех пор, стоило мне услышать бодрый говор и смех дяди Лёни, его гармошку, душа моя взлетала высоко. Думаю, что тогда я впервые ревниво влюбилась. В дядю Лёню!

Однажды я долго ждала прихода дяди Лёни, чтобы увидеть его и пообщаться с ним. Очень старалась не уснуть. Наконец, я услышала, что он вернулся и уже ложится спать. Но я решила отправиться к нему. В нашей половине дома давно уже спали. А я, прихватив свою подушку, потихоньку пробралась в его комнату. Он спал на полу, на матрасе. Я пристроила свою подушку рядом, улеглась дяде под бок. Но я вовсе не нужна была ему со своими детскими разговорами... О, горе! Он меня прогнал: «А ну-ка, брысь отсюда, иди домой спать!» - сказал он сердитым шёпотом. Я со своей подушкой двинулась обратно. И, наверное, я немного поплакала в ту подушку от обиды. И любовь моя пошла на убыль.