Маша – моя старшая сестра, Мария Михайловна Фокина (при рождении Рожина). Родилась 17 сентября 1924 года.
Первые и «достойные» для этой книги воспоминания о Маше относятся к моему детству и ранней юности, когда мы жили вместе. В более зрелом и совсем зрелом возрасте мы виделись «наездами».
Считаю обязанным себя с благодарностью напомнить, что Маша в восьмилетнем возрасте успешно справилась с ролью «акушерки» при моем рождении в хлеву среди овец (об этом я писал в своей автобиографии).
Маша оказалась моей первой и домашней учительницей по русской грамоте. Именно она в самом раннем детстве задолго до школы научила меня беглому чтению. Она готовила уроки, а я сидел рядом. Эта учеба, видимо, началась с моего трехлетнего возраста и с ее третьего класса. Я до школы прочитал все книги и тексты, попадавшиеся мне под руку. Маша никогда не отмахивалась от моих учебных приставаний. Она обладала очень спокойным, мягким характером. Я уважал ее за терпение.
Мама почти всегда звала меня не Мишей, а Мишухой. Я не могу объяснить почему, но обращение «Мишуха», мне нравилось. В нём улавливалась какая-то ласка и уважение. Обращение от мамы перешло и к Маше. Но в отличие от мамы, «Мишуха» в произношении Маши содержало какую-то насмешливую ноту. Она, подражая маме, вышучивала и меня и маму. В такие минуты я мог не всерьез, а понарошку ударить своим кулачком Машу, защищая не столько себя, сколько маму. Маша, видимо, чувствовала мою хитрость и реагировала так, что между нами завязывалась шутливая потасовка. Маша часто позволяла мне выходить из потасовки победителем. В такие минуты внутри меня вдруг что-то менялось, возникала какая-то обида, и я свои кулачки мог и нередко распускал не понарошку, а всерьез. Тогда Маша одной своей «ручищей» сковывала все мои движения, а другой гладила мою голову. Я сразу «прощал» ей все, прижимался к ней, по всему моему телу разливалось умиротворение.
Маша закончила 10 классов в 1942 году, в разгар войны с фашистами. Смутно, но помню, что ее, восемнадцатилетнюю, зимой посылали в тайгу на лесозаготовки. Одежда и валенки были такими, что почти не грели. Как она выносила эти испытания, не могу представить. Видимо, большинство заготовщиков леса, а практически все, были такими же и в таком же положении, как и Маша. Я-то соображал в жизни еще плохо. Но как тревожно было маме? Машу редко, но отпускали домой на два-три дня. Это время для нас было сплошным праздником.
В быстро пролетавшие дни Маша успевала сделать в избе капитальную уборку, постирать белье, вымыть пол. Пол был некрашеным. Поэтому быстро делался грязным. Грязь въедалась глубоко в половицы и простой тряпкой не вымывалась. Поэтому Маша сыпала на пол «дресву» (это мелко-мелко раздробленный камень, похожий на речной песок), ногой наступала на веник-голик и с усилием долго натирала пол. Он становился настолько чистым, что половицы казались заново выструганными рубанком.
В эти краткие посещения Маша успевала поплясать под гармошку на «вечерках». Вечерками назывались гуляния молодежи. Пляски были довольно своеобразными. Я таких нигде не видал. В середине избы создавалось свободное пространство. На это место по очереди выходили две или три пары молодых людей и девушек. Гармонист «выдавал» плясовую музыку собственного сочинения, пары плясали, соблюдая установленный порядок. Главным в каждой пляске были частушки, задорные, шутливые, едкие, очень остроумные. Практически половина частушек создавалась непосредственно во время пляски. Так что все плясуны и плясуньи становились по-совместительству и «поэтами».
Крестьянские избы были не очень вместительными. Людям приходилось сидеть друг у друга на коленях. То тут, то там слышались трогательные и нарочито шутливые приглашения парней. Девушки застенчиво и охотно откликались на такие приглашения, были не в силах скрыть переполнявшую их радость и благодарность.
Дети и взрослые сидели на скамьях-лавках и стояли по периметру избы, образуя круг. Дети веселились по-своему. Взрослые обсуждали проблемы и прикидывали, кому быть женихом и невестой.
Несмотря на войну, весело было на этих вечерах! Большинство парней было моложе девушек, так как их ровесники были на войне. Это обстоятельство в жизни Маши сыграло важную, а может быть, и самую решающую роль.
Маша, по тем временам, рано вышла замуж. Видный, считай, «первый парень по деревне», Василий Фокин в 1944 году уходил в армию. Ему было 17 лет, Маше – 20. Василий и его отец пришли к маме сватать Машу. Мы с Вадимом сидели на печи и следили, что происходит за столом. Мама просила отложить свадьбу до возвращения Василия из армии или до первого его отпуска. Сваты настаивали на немедленной женитьбе. Василий сразил всех последним аргументом: «Маша, – говорил он, – не дождется меня». У этого утверждения были веские основания – Маша имела немало поклонников и слыла хорошей невестой. Маша и Василий, видимо, очень любили друг друга. Поэтому, преодолев все формальные препятствия, свадьбу сыграли в пожарном порядке. Через неделю после свадьбы Василий ушел в армию и прослужил на Северном флоте 7 лет. Он несколько раз приезжал в не очень продолжительные отпуска. Так что медовый месяц у Маши с Василием продолжался, смотря как считать, одну неделю или 7 лет.
Пока Василий служил на флоте, Маша закончила педагогическое училище в городе Череповце и стала учительницей черчения и рисования.
Полная средняя школа, где Маша могла получить работу, от нас находилась в 40 километрах, в районном центре, в поселке Устье. Маше пришлось уехать в «район» и снимать там комнату. Скоро, в 1945 году, Вадим окончил 7 классов и для продолжения учебы переехал к Маше в Устье. Среди нас всех только Маша получала официальную зарплату. Таким образом, с 1945 года Маша кормила Вадима, а с 1947 года всю нашу семью. Это, конечно, не означает, что в дела семьи мама, Вадим и я не вносили никакого вклада. Но деньги – главное средство существования семьи, добывала именно Маша.
Маше с нами пришлось скитаться по чужим «углам» и комнатам почти 10 лет. Только в 1953 году ее семья стала обладательницей собственного дома в поселке Устье. (Я писал в автобиографии, как мы с Василием перегоняли плот из Уфтюги в Устье).
Я не помню когда, но позже Маша с Василием и с детьми Ритой и Мариной, дом в Устье продали, купили на вырученные деньги дом на берегу Азовского моря и уехали в город Бердянск. Марина и Рита выучились, получили высшее образование. Марина – врач педиатр, Рита – экономист. У них давно свои семьи и свои судьбы.
Беспокойными и драматичными были последние годы жизни Маши. Она тяжело болела. Жизнь с мужем у нее разладилась. Маша перед смертью вместе с Ритой и Мариной успела побывать на своей Малой Родине, встретилась с некоторыми родственниками, близкими людьми, коллегами по давней-давней работе.
Умерла Маша 24 июня 1973 года. Ей было всего 48 лет. Произошло это скорбное событие в «моём» доме, в городе Перми, где я в то время жил и работал. Младшая дочь Маши Марина иногда ездит в Пермь, посещает могилу своей мамы, сохраняет о ней память и отдает ей последний долг.
Трудная, тревожная и драматичная у Маши сложилась жизнь.
