Autoren

1427
 

Aufzeichnungen

194041
Registrierung Passwort vergessen?
Memuarist » Members » Makarova » 1928, 1929 годы

1928, 1929 годы

01.01.1928 – 31.12.1930
Чухлома, Костромская, Россия

Началась власть меняться. Стали гонять на работу — труд-гуж-повинности. Наложут несколько кубометров леса на лошадь и на меня. Вот и ходила за восемь километров рубить. На всю деревню накладали, все и пойдем с утра. А зарабатывали гроши. Когда было добровольно, сами в лес ехали и все старались заработать. А тут: «Били пень, коротали день». Придем, отметимся, придёт начальник, уйдет. А мы домой. Стали накладать песок возить — дорогу чинить. На меня шесть кубометров и на лошадь. А ехать за песком четырнадцать километров. И вот я из дорог не выходила. То зимой тёс возила за пятьдесят километров до станции Антропово. Лесом-то бывало едешь спокойно, а как выезжаешь в поле, так по обе стороны размахи. Берёшь через плечо верёвку да зад-то и придерживаешь. А то как замахнет и лошадь к верх ногами опрокинет.

В 1929 году родился мальчик Минька. Но  умер, когда ему было пятнадцать дней. Какая-то скарлатина захватила, мало болел, в одни сутки умер.

В 1930 году я была в положении Аней, а всю зиму возила тёс. Говорю золовкам: «Не могу ехать такую даль». Кока (Парасковья) говорит: «Я не трудоспособная». А няня (Елизавета) говорит: «Я слепая» (близорукая была, плохо видела). Тогда коня стали брать на чужие руки. А как дать коня? Останешься без лошади. Придет пора, надо пахать, а мы будем, руками махать. Вот такая пошла наша жизнь.

Проработали лето 1930 года, а осенью ушли в зимницы Кока, и няня. А я домохозяйка, меня не гонят. То и дело стали собрания. Стали накладать хлеба на хозяйство, молока с коровы двести восемьдесят литров, а мяса на деревню. Если бы налог и на мясо давали на хозяйство, как молоко, тогда бы лучше жили. А то на деревню. Кто хочет вести? Никто. И вот, в первую очередь, вести тому, у кого две коровы и у кого семья маленькая. Тот повел корову, другой повел, а потом и мы повели. Когда всех коров перевозили, то не стали больше пускать в племя две коровы. Также и овец. Пустим четыре матки в зиму. А в марте месяце пойдет перепись по дворам. А записано-то две матки. А найдут лишку — отберут, да штрафу дадут за укрытие. А хозяева опять же беднота.

Была у меня соседка рядом. Мы с ней обе из одной деревни были приведены замуж. У нас с ней было по трое детей. И земля одинаковая. Я сгорела и опять нажила. А она всё время беднячка. А почему? Я наработаюсь досыта, а она только встает. Вот так-то и доводили опять хозяйство. Стали держать двух овец и одну корову.

Ну вот начали создавать колхозы. Все-то ночи и все дни только собрания за собранием. Ну в колхоз мы не шли. И хлеба наложут — свезём. Потом стали на нас льну накладать. А я льна-то и не сеяла много. Насеем на мешки, да на портянки, попредём зимой. А я-то худо пряла.

Когда я родила Аню, то все были дома. Лето, все работали. Муж дом отделывал, а мы по хозяйству. До сенокоса рубили лес на дрова. Так много наделили леса, вот и рубили. Я так устала, едва домой дошла. А утром Коке и говорю: «Мне бы надо к акушерке съездить, у меня спина болит, не наклониться, совсем не могу». А Кока с няней и говорит: «Сходи-ка в церковь, да причастись, вот и легче будет». Я пошла, такая-то усталая, едва дошла до церкви. А церковь в пяти километрах, если не больше. Постояла я, да как стали перехваты. И думаю, мне домой не дойти. Пошла я домой, одна была, из деревни никто не ходил молиться. Все так устали, а меня послали. Я едва шла, живот руками поддерживала. Схватки чаще и чаще. Все-таки дошла до дома и заплакала. Остается только умереть. Тогда Кока за бабкой послала мужа, а он стесняется сказать. Та сидела на беседках с народом. А он все ждал, когда она домой пойдет. Вот тоже был! Я родила с Кокой, пока его ждали. И ребенка уже вымыли. Родила её семи месяцев, не доходила её из-за этой принудиловки, когда всю зиму гоняли тёс возить за пятьдесят километров, да еще два раза крепко упала, когда с ней ходила. Родила её маленькой, сухая, старая. В чём была кожа, да косточки.

Все, кто приходили смотреть, все говорили: «Ну, эта не жилица». Да она и на самом деле лежала на печке на подушке и ничуть голоса. Жива или не жива. Послушаю, теплая. С ложки пропущу молока, вроде проглотит. А сама она не просила есть. И лежала на печи два месяца. А потом, как дошла до время, да как начала реветь. Никому покоя не стало. Орала день и ночь до полгода. А потом стала хорошая, спокойная. А наливалась каждый день. Стала румяная, полненькая. В одиннадцать месяцев стала ходить и не ползала. Раз сидим мы с Кокой на полу у маленькой печки и говорим: «Нюшенька, одна-одна». Она одна стояла. Да как побежит от меня и до Коки, метр было расстояние. И она бегом, а если шагом, то валилась. Так было смешно всем. Да, диво-то какое. Такая крошка и пошла. Нисколько не ползала.

31.10.2020 в 19:53


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Rechtliche Information
Bedingungen für die Verbreitung von Reklame