Дневник чиновника - 91

   10 февраля, воскресенье.

   "Все это так, однако ж пора вам, князь, познакомить нас с вашими "Пожарским, Мининым и Гермогеном", -- сказал А. С. Хвостов. -- Моралисты моралистами, а поэзия поэзией, и нам забывать ее не должно. Мы отложили чтение вашей поэмы до нынешней субботы: ну так давайте ее сюда без отговорок". -- "Я и не думал отговариваться, -- возразил князь Шихматов очень простодушно, -- я сочинил мою поэму не для того, чтоб оставлять ее в портфеле, и рад таким слушателям". Развернув тетрадь, князь приготовился было читать ее, но А. С. Шишков не дал ему разинуть рта, схватил тетрадь и сам начал чтение. Стихи хороши, звучны, сильны и богатство в рифмах изумительное: автор вовсе не употребляет в них глаголов, и оттого стихи его сжаты, может быть даже и слишком сжаты, но это их не портит. Не постигаю, как мог он победить это затруднение, составляющее камень претыкания для большей части стихотворцев. О достоинстве содержания поэмы и расположении ее судить нельзя, не прочитав ее всей от начала до конца, a tete repose {На свежую голову (франц.).}; но видно по всему, что молодой поэт успел набить руку. Шишков читал творение своего любимца внятно, правильно и с необыкновенным одушевлением. Я от души любовался седовласым старцем, который так живо сочувствовал красоте стихов и передавал их с такою увлекательностью: судя по бледному лицу и серьезной его физиономии, нельзя было предполагать в нем такого теплого сочувствия к поэзии. Я запомнил множество прекрасных стихов и мог бы вчера безошибочно записать их, но сегодня почти все перезабыл и могу припомнить только некоторые из посвящения государю:

   И род Романовых возвысив на престол,

   Исторгли навсегда глубокий корень зол;

   Два века протекли, как род сей достохвальный

   Дарует счастие России беспечальной:

   Распространил ее на север и на юг,

   Величием ее исполнил земной круг,

   Облек ее красой и силою державной

   И в зависть мир привел ее судьбою славной.

   И далее из воззвания Гермогена к народу:

   Отдайте жизнь, сыны России,

   Полмертвой матери своей;

   Обрушьте на враждебны выи

   Ярем, носящийся над ней.[1]

   Крылов не читал, ничего, сколько его о том ни просили -- извинялся, что нового не написал, а старого читать не стоит, да и не помнит. Ф. П. Львов прочитал стишки свои к "Пеночке", написанные хореем довольно легко и с чувством:

   Пеночка моя драгая,

   Что сюда тебя влекло?

   Легкое твое крыло,

   Чистый воздух рассекая, и проч.

   Но эти стишки возбудили спор: П. А. Кикин ни за что не хотел допустить, чтоб в легком стихотворении к птичке можно было употребить выражение _д_р_а_г_а_я_ вместо _д_о_р_о_г_а_я_ и сказать _к_р_ы_л_о, когда надобно было сказать _к_р_ы_л_ь_я. За Львова вступились Карабанов и другие, но Захаров порешил дело тем, что слово _д_р_а_г_а_я_ вместо _д_о_р_о_г_а_я_ и в легком слоге может быть допущено, также как и слово _в_о_з_л_ю_б_л_е_н_н_ы_й_ и _д_р_а_г_о_ц_е_н_н_ы_й вместо _л_ю_б_е_з_н_ы_й_ или _л_ю_б_е_з_н_е_й_ш_и_й, как например:

   Ты зачем меня оставил,

   Мой _в_о_з_л_ю_б_л_е_н_н_ы_й_ супруг,

   И в чужбину путь направил, и проч.

   Но что касается до выражения _к_р_ы_л_о_ вместо _к_р_ы_л_ь_я, то, по совести, надлежало бы изменить его, потому что птица может рассекать воздух только двумя крыльями, а на одном в воздухе даже и держаться не может. Этот спор, видимо, неприятен был Федору Петровичу, и он часто посматривал на Крылова, который как-то насмешливо улыбался.[2]

   "А знаете ли вы, -- спросил у меня Щулепников, -- стихи графа Д. И. Хвостова, которые он в порыве негодования за какое-то сатирическое замечание, сделанное ему Крыловым, написал на него?" "Нет, не слыхал", -- отвечал я. -- "Ну, так я вам прочитаю их, не потому что они заслуживали какое-нибудь внимание, а только для того чтоб вы имели понятие о сатирическом таланте графа. Всего забавнее было, что он выдавал эти стихи за сочинение неизвестного ему остряка и распускал их с видом сожаления, что есть же люди, которые имеют несчастную склонность язвить таланты вздорными, хотя, впрочем, и _о_ч_е_н_ь_ _о_с_т_р_о_у_м_н_ы_м_и эпиграммами. Вот эти стишонки:

   Небритый и нечесаный,

   Взвалившись на диван,

   Как будто неотесанный

   Какой-нибудь чурбан,

   Лежит, совсем разбросанный,

   Зоил Крылов Иван:

   Объелся он иль пьян?

   Крылов тотчас же угадал стихокрапателя: "В какую хочешь нарядись кожу, мой милый, а ушка не спрячешь", -- сказал он и отмстил ему так, как только в состоянии мстить умный и добрый Крылов: под предлогом желания прослушать какие-то новые стихи графа Хвостова, напросился к нему на обед, ел за троих и после обеда, когда Амфитрион, пригласив гостя в кабинет, начал читать стихи свои, он без церемонии повалился на диван, заснул и проспал до позднего вечера".

   За ужином говорили об умершем 6 января московском губернском предводителе князе П. М. Дашкове, сыне княгини Екатерины Романовны; его хвалили как человека очень доброго и много благодетельствовавшего под рукою бедным дворянам. Он был очень образован, веселого нрава и хотя чрезвычайно толст, но любил танцевать и танцевал легко. Впрочем, он также имел своих недоброжелателей: его укоряли в легкомыслии и заносчивости. В последнее время неожиданная милость государя, который, в изъявление благоволения своего к _М_о_с_к_в_е, наградил его александровским орденом, вскружила ему голову.[3]

   Во время ужина приехал флигель-адьютант Марин и сказывал, что, кажется, путешествие государя решено, и едва ли он скоро не отправится в армию. Об этом слышал он от обер-гофмаршала графа Толстого утром, при смене своей с дежурства. Кикин шутя спросил его: "Et comment vont vos bonnes fortunes?" {А как ваши любовные удачи? (франц.).}. Буду отвечать тебе, сказал Марин, как один путешественник, возвратившийся из Рима, отвечал своему знакомому на подобный вопрос: "Il у a tant des bonnes fortunes a Rome, gu'il n'y a plus de bonne fortune" {В Риме этих удач так много, что уже не в удачах дело (франц.).}. Остряк за словом, как говорится, в карман не полезет. Он также сочинил стихи на современные происшествия и читал их после ужина стоя, не придавая им большой важности; в них есть обращение к Бонапарте, выраженное очень энергически. Мне понравился один стих, который можно обратить в афоризм:

   Высокомерие предтеча есть паденья.