Дневник чиновника - 80

   27 января, воскресенье.

   Кто-то сказал: "On souffre moins de la part des grands que de la part de leurs singes" {Сильные мира причиняют меньше страданий, чем их обезьяны (франц.).}, и я начинаю тому верить. Мне очень хотелось представиться Александру Львовичу Нарышкину, и Лабат, старинный его знакомец и кредитор, дал мне рекомендательное к нему письмо. Я был у него сегодня утром, но добрался до него не без труда: какой-то господин, которого называли Александром Ильичом, толстый, хриповатый и с опухшим лицом, встретил меня и весьма гордо и даже несколько неучтиво стал расспрашивать, что я за человек, задам пришел, от кого письмо и какого оно содержания; говорил, что Александра, Львовича едва ли можно сегодня видеть, потому что он очень занят, что я лучше бы сделал, если б пришел в другое время, и прочее, тому подобное. Я отвечал, что письмо от Якова Петровича Лабата, который поручил мне отдать его Александру Львовичу непременно сегодня, и что если ему теперь нет времени, так я подожду вместе с другими. Александр Ильич отвернулся от меня и насмешливо улыбнулся, как бы давая мне чувствовать: "ну, брат, долго же тебе дожидаться". Между, тем в небольшой приемной комнате было довольно холодновато и сесть было не на чем: немногие стулья были все заняты какими-то просительницами в шляпках. Я продрог и устал. Положение мое становилось неприятным, но делать было нечего: сам кругом виноват; однако ж скоро вышедший камердинер объявил, что Александр Львович приказал принимать всех и что он сел чесаться. Меня, как подателя письма, впустили первого. Нарышкин сидел закутанный в пудро-мантель; его завивали и пудрили. Я подал ему письмо, которое он тотчас же распечатал и мигом пробежал глазами. "Очень рад познакомиться", -- сказал он, протягивая мне руку и так бесцеременно, так откровенно и добродушно, что у меня расцвела душа. "А что делает старый гасконец?", -- спросил он, разумея Лабата. Я отвечал, что он довольно здоров, хотя по-прежнему прихрамывает... "И по-прежнему объедается, -- продолжал Александр Львович, -- надобно осторожнее поступать со своим желудком". С последним словом он захохотал. "Vons voyez le diable qui preche la morale {Перед вами дьявол, проповедующий нравственность (франц.).}; но между нами большая разница: я делаю очень много движения, а он сидит сиднем". Я поздравил его с получением высочайшего рескрипта от 19-го числа. "А читал ли ты его, мой милый? Если читал, то верно заметил, что государь, по милости своей, открыл во мне качества, которых я сам не подозревал за собою". -- "C'est l'economie et l'ordre dans les affaires, dont veut parler votre excellence" {Ваше превосходительство имеет в виду бережливость и порядок в делах (франц.).}, -- с улыбкою подхватил высокий худощавый старик, живописец Мес, как кажется, домашний у Нарышкиных человек. За сим Александр Львович приглашал меня обедать у него, когда только мне вздумается, и поручил тому самому толстому господину, который так невежливо прежде говорил со мною, представить меня от его имени супруге его, Марье Алексеевне, если я приеду в те часы, когда она принимает, и не застану его самого дома. Я откланялся; толстый хрипун проводил меня гораздо вежливее, чем встретил, и, на расставанье, объявил мне, что его зовут А. И. Сен-Никлас, что он считается секретарем при его высокопревосходительстве, но заведывает домашними его делами. "Ну, так позвольте мне, -- сказал я ему, -- явиться к вам в такое время, как вы сами назначите и быть вам обязанным моим представлением Марье Алексеевне". -- "Да какую имеете вы надобность до Марьи Алексеевны? -- возразил Сен-Никлас, -- она небольшая охотница до новых знакомств и всегда сетует на Александра Львовича, что он рекомендует ей молодых людей, когда они не нужны для балов, а балов теперь не предвидится". Я отвечал, что бывать у Александра Львовича и не быть представленным его супруге было бы очень странно и неучтиво. "Помилуйте, -- подхватил Сен-Никлас, -- Марья Алексеевна не знает и половины гостей, которые ездят в Александру Львовичу, да и сам-то он едва ли помнит имена их: войдут, поклонятся -- а там и делай что хочешь. Впрочем, как вам угодно, я всегда к вашим услугам".

   Не знаю, как примет меня Марья Алексеевна, но что касается до Александра Львовича, то я вышел от него вполне довольный и счастливый. Это настоящий русский барин. Он не думает унизить своего достоинства, протягивая дружелюбно руку незначительному чиновнику и предлагая ему прибор за столом своим. Говорят, что он легкомыслен; а какое кому до того дело? Он не путается в дела государственные, не берет на себя тяжелой обязанности быть решителем судьбы людей и довольствуется своим жребием быть счастливым и по возможности счастливить других.

   Я видел Александра Львовича в прошлом году в Москве, на клубном обеде, данном князю Багратиону, и мне в мысль не приходило, чтоб он был так доступен и приветлив. Напишу или переведу какую-нибудь пьеску и посвящу ему: может быть, добьюсь и я бесплатного входа в театр.