10 марта, суббота.
После клубного обеда князю Багратиону и после частных угощений, которыми Москва чествовала дорогого гостя и других петербургских приезжих, она отдыхает. Пора! Надобно же веселой старушке Москве переварить все съеденные ею стерляди и выпитое шампанское. Теперь настоящий пост: тихо и смирно, ни обедов, ни новостей.
Говорят, что обязанности скучны, но я начинаю находить, что скучно и без обязанностей. Решился опять таскаться по лекциям, что очень утешает моего Петра Ивановича, а между тем продолжается переписка насчет моего определения в службу. Не знаю, как благодарить моих добрых покровителей за все хлопоты, которые они на себя по сему случаю принимают.
У князя Ивана Сергеевича Гагарина встретил я знаменитого живописца Тончи. Он женат на старшей дочери князя. Сед как лунь. Судя по виду, ему должно быть лет около шестидесяти, но, по живости разговора, нельзя дать ему и сорока. Он занимал всю беседу. Удивительный человек! кажется живописец, а стоит любого профессора: все знает, все видел, всему учился. Толковал о политике, науках, современных открытиях, рассказывал разные анекдоты, один другого занимательнее. Я слушал разиня рот и не видал, как пролетело время. Между прочим, он сказывал, что когда в Лукке захотели образовать муниципалитет, то один остряк из слова municipality сделал прекрасную анаграмму, которая может итти за эпиграмму: Capi mal uniti {Неудачно объединенные головы (итал.).}. Рассуждая о сходстве латинского и итальянского языков, он рассказал следующий анекдот. Некоторые богатые жители в Вероне, построив часовню богоматери, захотели украсить ее приличною надписью, но вышло затруднение: одна половина строителей желала, чтоб надпись сделана была на латинском языке, а другая настаивала, чтоб она была на итальянском. Долго продолжался спор, покамест один находчивый академик не помирил обе стороны, сделав следующую надпись:
Inmare, in terra, in subita procella
Invoquo te, Maria, benigna Stella. {*}
{* На море, на земле, под внезапной бурей я взываю к тебе, Мария, благосклонная звезда (лат. и итал.).}
Все были удовлетворены: для одних надпись была латинская, для других итальянская. В пример необыкновенной гибкости латинского языка, Тончи написал одну фразу, которую читай как хочешь, с начала или с конца, буква в букву, и она сохраняет свой смысл;
In girum imus noctu ut consumimur igni.
{Мы ночью входим в круг, чтобы сгореть в огне (лат.).}
Что за любезный человек и с каким многосложным образованием этот Тончи! После всего, что я слышал о нем и от него, не удивляюсь, что русская княжна вышла за итальянского живописца. Он страстно любит литературу и сам пишет стихи: Микель-Анджело и Сальватор Роза были также поэты; в альбоме одной из его своячениц я читал написанные им стихи: не ручаюсь, чтоб они были его сочинения, но во всяком случае выбор делает честь его вкусу.
Il passato non e, ma se lo finge
La vana rimembranza.
Il futuro non e, ma se lo pinge
L'indomita speranza.
Il presente sol e, ma in un baleno
Passa del nulla in seno.
Dunque, la vita e appunto
Una memoria, una speranza, un punto. {*}
{* Прошедшего нет, но тщетная память хранит его у себя. Будущего нет, но непокорная надежда рисует себе его. Есть лишь одно настоящее, но оно мгновенно уходит в лоно небытия. Итак, жизнь есть, действительно, воспоминание, надежда, мгновенье (итал.).}
Тончи теперь мало занимается живописью и пишет иногда только портреты с родных жены своей. Портрет, написанный им с старого князя -- произведение образцовое: кроме необычайного сходства, какая работа и какой колорит! Точно живой, так и выходит из полотна; но говорят, что этот портрет, как он ни превосходен, ничто в сравнении с портретом Державина, писанным в Петербурге. Тончи ни за что не хотел представить поэта в парике, а Державин не соглашался писать себя плешивым, и потому художник придумал надеть на него русскую соболью шапку. Сказывают, что это верх совершенства.
Свободное копирование
