Рабочий день в госпитале заканчивался, больных на приеме было мало, наверное, из-за тропического ливня, разразившегося сегодня на целых два часа раньше обычного.
Дождь почти прошел. Только над городом еще висели непроницаемые свинцовые тучи, да редкие вспышки-сполохи время от времени освещали все вокруг неестественным светом огромного "блица".
Персонал уже собирался домой и только ждал, когда дождь прекратится совсем. И здесь что-то произошло. Послышался шум, движение, которыми обычно сопровождается поступление очередной жертвы уличного аксидана - аварии. В дверях появился Сангарэ, старший фельдшер-мажор хирургического отделения:
- Доктор, пораженные молнией, пожалуйста, быстрее.
В приемном отделении толпилось десятка полтора свидетелей происшествия, среди них - родственники пострадавших. На полу рядком было уложено четверо мужчин без каких-либо признаков жизни.
Быстро осмотрел их. Все свидетельствовало о том, что передо мной жертвы массового поражения молнией и что несчастье случилось минут за 10-15 до поступления в госпиталь. Отсутствие дыхания, пульса, максимально расширенные, не реагирующие на свет зрачки... Те первые, обратимые, спасительные пять минут, когда человек находится между жизнью и смертью, давно прошли и сейчас души несчастных, если верить древним римлянам, уже переправляются в лодке Харона через реку умерших - Стикс. Реанимация здесь не поможет...
Окружающие подтвердили наихудшие предположения. Из разговоров также стало ясно, что молния ударила в ствол могучего дерева, под которым укрывались от дождя прохожие. Пострадавших было человек десять. Оставшиеся в живых сознания не теряли. В госпиталь доставили только вот этих - бездыханных.
Время было упущено, и, тем не менее, мы принялись за искусственное дыхание "рот в рот", массаж сердца. Начали вводить адреналин, хлористый кальций. Под молчаливыми взглядами присутствующих минут десять прилагали неимоверные усилия, пытаясь оживить пострадавших, но - безуспешно. Надеясь обнаружить хоть какие-то признаки жизни, осматривали тела пострадавших еще и еще раз. Но пришлось прекратить реанимацию одного пострадавшего, второго, третьего...
Мало кто представляет себе, насколько тяжело и утомительно проводить искусственное дыхание, непрямой массаж сердца в экстремальной ситуации, не имея необходимого оборудования, когда окружающие, в силу своей медицинской неподготовленности, не могут вас сменить, помочь.
Осталось последнее тело - юноши, почти мальчика. Чем-то он отличался от остальных, и мы упорно продолжали вдыхать воздух в легкие, массируя сердце, проталкивая кровь по сосудам. Фельдшера-инфермьеры несколько раз жестами, мимикой, взглядами украдкой давали понять мне, что и здесь пора заканчивать "мучить умершего", а я делал вид, что не понимаю их.
И тут. О, чудо! У больного появился пульс на сонной артерии. Вначале показалось, что я ошибся, принял свой пульс за его. Такое случается с врачами у постели умирающего больного, желаемое принимается за действительное. Но пульс, такой слабый, прерывистый, наполнялся, и вскоре его заметили и инфермьеры. Мы с новой энергией принялись за искусственное дыхание. Тем более, что к этому времени пострадавший был заинтубован. Спустя минут пятнадцать у больного появилось спонтанной дыхание, что было отмечено и столпившимися вокруг случайными свидетелями и фельдшерами, пришедшими в приемный покой.
Клочок ваты, поднесенный к интубационной трубке, шевелился в такт дыханию пострадавшего. Сторонние наблюдатели, до сих пор не проронившие ни слова, все разом взорвались вдруг потоком возгласов, начали эмоционально обсуждать случившееся. Вскоре тело, вернее, теперь уже больного, перенесли в хирургическое отделение, чтобы поддержать и сохранить вновь затеплившуюся ЖИЗНЬ.
Выжатый как лимон, мокрый от пота, но чрезвычайно довольный редким случаем успешного оживления, прошел я в кабинет и с удовольствием плюхнулся в рабочее кресло. Надо было снять напряжение, все еще не отпускавшее меня. В кабинет как-то торжественно, тихонечко вошел Сангарэ. Закурил, украдкой поглядывая на меня, пытаясь угадать, буду ли я, как всегда, запрещать курение в кабинете, или на этот раз промолчу. Он заслужил благодарности и поощрения, пусть курит!
Помолчав, Сангарэ, кивнув в сторону приемного покоя, будто в пустоту произнес:
- Они поражены, что одного умершего Аллах вернул к жизни.
- Что ж, Аллах, так Аллах. - Мысленно ответил я ему и в свою очередь попытался прояснить мучивший меня вопрос:
- Почему, когда произошло массовое поражение молнией и умерло трое из четверых, окружающие, даже самые близкие, очень спокойно отнеслись к смерти - мужа, сына, брата? Почему не было ни крика, ни стенаний, ни плача? Присутствующие вели себя так, как будто свершилось что-то не только важное, неотвратимое, но просто интересное?
Вспомнил, какие леденящие душу стенания в подобных случаях, рыдания раздаются у нас в России. А здесь - все тихо!?
Сангарэ, сделав глубокую затяжку, помолчал и начал медленно, подыскивая нужные слова, объяснять суть произошедшего.
- Видите ли, доктор, мы - мусульмане, и мы не умираем, а только переходим из одной жизни в другую - вечную, лучшую. Всем распоряжается Аллах. И вот сегодня к нам привезли четверых убитых молнией. Так вот, молния - это знак Аллаха. Когда кого-то поражает молния, это значит, что мусульманина призывает к себе Аллах. Значит, правоверный сразу, без всякой проволочки, предстанет перед Аллахом.
К самому Аллаху - и без проволочки!!! Почему-то сразу вспомнились свои, земные, бюрократы.
- Так вот, - продолжал Сангарэ, - это для мусульманина уже само по себе большое счастье. Если же Аллах призывает правоверного к себе молнией, да еще в пятницу (была пятница), в святой для каждого мусульманина день, этот человек сразу же попадает в Рай. Так зачем же - продолжал Сангарэ, помолчав, - огорчаться, о чем жалеть?! Родственникам, конечно, жалко расставаться так внезапно с умершим, но если тот уходит в другую жизнь, вечный Рай, огорчаться не надо. Такова воля Аллаха...
Сангарэ умолк, а я все думал - шутит он или говорит всерьез?
