4 августа. Карловы Вары. — Обдумать: не приезжает ли из Тулы Извеков — по поручению председателя Комитета обороны Жаворонкова — проверить подготовку к эвакуации Яснополянской усадьбы-музея?
— Ты ведь, кажется, книжник? Посмотри, что там делается с библиотекой Толстого, — есть ли ящики — заколачивать?
Встреча его с Пастуховым даст возможность завязать (или продолжить начатое ранее в Туле) столкновение. Вопрос: если будет у Дерева бедных встреча Пастухова с сыном, не окажутся ли две эти случайности навязанными и не повредят ли правдоподобию?
Но если — да, то не легко сделать предпочтение одной встречи другой, — какая существеннее для темы, важнее для сюжета?
Еще летом (август?) тульские актеры уговаривают Аночку поехать с концертной бригадой к красноармейцам — м. б. в Чернь, в район Черни. Аночка получает там букет полевых цветов, с ромашками везет его домой, он увядает в дороге. Дома Кирилл видит этот пук измятых, поникших, жалких цветов. «Что это?» Аночка с неожиданным возбуждением: «Погоди, погоди!..» Она рассказывает ему о первом своем удовольствии артистки, получившей цветы от слушателей: это 1920-й год, фронт, ее первый букет от бойцов,— они тогда, между двумя боями, не отдохнувшие, потрясенные прогремевшей над их головами рубкой с белыми, счастливые от победы, нашли минуту нарвать в поле, где паслись их стреноженные кони, этот букет... И вот два букета—два фронта, двадцать лет — и (Кирилл) — «Понимаю тебя... и одно сердце... то, которое билось тогда и бьется теперь, бессмертное сердце народа...».
У нее была единственная поездка в военные части с концертом, — потом она на курсах медсестер, не успевает окончить их, как развертывается тульская эпопея.
Разделить мотивы сопоставления Великой Отечественной войны с 1812-м годом и с годами гражданской войны. Первый мотив — мы и 1812 — идет в гамме Пастухова-отца, второй — мы и гражданская война — в гамме Кирилла и Анны Тихоновны, вообще поколения советского — преимущественно; у Нади этот 2-й мотив гражданской войны слышен редко (он для нее тоже «история», нечто подобное 812-му...), и она является, рядом с Пастуховым, носителем толстовско-яснополянской темы; у стариков связь действительности с воспоминаниями о 1919 вполне конкретна, но и поучительность аналогии с 1812-м для них понятнее, чем у молодых.
Д-р Нелидов работает в Москве до осени (критического момента наступления на Тулу), когда спешно формируется отдельный медицинский отряд в помощь Туле. В отряд входит московский «земский» доктор и работает в Туле на фронте... <…> Анна Тихоновна к этому времени кончала (но не успела кончить) курсы медицинской сестры, и это ее круг новых друзей — Нелидов, земский доктор etc.).
У Извекова все еще глаза цвета крепкого чая, — не стареющие.
Нелидов сходится с земским «на почве природы». Но земец любит природу не с практической стороны, а бескорыстно. Их общение в паузы между боями и работой в госпитале, — добродушные колкости. Земец — любитель-живописец (его встреча с Иваном Рагозиным: битва вокруг любительщины). Нелидов вдруг всерьез берет сторону земца, хотя понимает шутку Пастухова насчет балалайки и самодеятельности: «мы тоже родились в ту пору когда балалаечник еще не подозревал что занимается самодеятельностью...» Иван Рагозин: «небось, если я возьмусь отпиливать ноги в порядке самодеятельности, вы взвоете!.. А за искусство может взяться всякий и — ничего! Мы должны... уважать...» Земец: «Всякое искусство вначале было самодеятельностью». Иван: «Медицина тоже». Земец (со вздохом): «Да, когда она была искусством». Иван: «Вот именно: была... Вам пора бы опять вернуться к самодеятельности».
(И переход к медицине: земец — «диагностик», иронически относящийся к бумажной практике врачевания — «разобрать больного могут, а собрать некому... пишут истории болезни весом в полпуда, а на больного и не взглянут, уткнут нос в бумажки — и только...»).
Земец: «Пишут, пишут... полотно квадратными метрами меряют, а чувства никакого. Зачем, спрашивается, пишут?..»
