Мои воспоминания - 106

Я приехал в Кобрин после Пурима. Но реб Йоше, у которого хранилось моё приданое, не имел, бедняга, в тот момент денег. Но так как я всё же был родич и эрудит, к тому же - человек молодой, о моём приданом больше молчали, а вместо этого обкармливали меня вкусными вещами и радовались встрече со мной.

В доме у них царило веселье, и должен признаться, что задним числом я в самом деле был рад, что у них для меня не оказалось денег.

Мне сказали:

«Развлекайся… У нас весело».

И я развлекался.

Я как будто забыл свою Гемару и «Основу и корень служения», перестал собирать монеты и строить дворец в будущем мире, чтобы, не дай Бог, не остался бы он без карниза…

По природе горячий и во всё вмешивающийся, я отдался царящему во всех трёх домах веселью. Немного повозился у Эстер-Гитль с детьми, что было чудесно, походил к реб Залман-Сендеру с его учёными молодыми людьми, которые все были миснагдами, и получил некоторое удовольствие от посещения реб Лейзера, старшего зятя, с его маскилями – горячими евреями и совсем не религиозными, очень ценившими Танах, но в котором главным для них был – человек, отношения между людьми, дружба людей, всеобщее счастье и мир земной.

Я никогда не учил Танах. В те времена, как я уже отмечал, изучение Танаха считалось ересью, особенно хасидами, и в тысячу раз больше – моим отцом, погружённым в хасидизм с головой. Только у Мотэ-меламеда я учил «Иешуа», «Судей» и «Шмуель», 1-2 – и всё. Учить Танах в бет-ха-мидраше я боялся из-за отца, и почти не понимал значения «Пророков», поэзию их слов, и здесь в первый раз услышал прекрасные и глубокие слова, которые меня совершенно очаровали. Пророк Ишаягу говорит словами Бога: «Когда вы приходите, чтобы предстоять Мне, кто просит вас топтать дворы Мои?.. (Жертвы) ваши в начале нового месяца и празднества ваши ненавистны стали душе Моей;…. и сколько бы вы ни молились, я не слышу; руки ваши полны были крови. Омойтесь, очиститесь…Учитесь творить добро, требуйте справедливого суда и.т.п.»[1] И ещё: «Таков ли пост, который избрал Я, - день, (когда) мучит человек душу свою? На то ли (он), чтобы склонять, как тростник голову свою и вретище и пепел подстилать? Это ли назовёшь постом и днём, угодным Господу? Не это ли пост, который Я избрал: оковы злости разреши, развяжи узы ярма, и угнетённых отпусти на свободу, и всякое ярмо сорвите!; Не в том ли (он), чтобы разделил ты с голодным хлеб твой, и бедняков скитающихся ввёл в дом? Когда увидишь нагого, одень его, и от родственника твоего не скрывайся. Тогда прорвётся, как заря, свет твой…Тогда воззовёшь - и Господь ответит; возопишь, - и Он скажет: вот Я!»[2].

Так учили маскили Лейзера с молодёжью из числа хасидов, которые втайне попали в их сети. Я прислушивался и в то же время размышлял: «Почему в доме Залман-Сендера так глумятся над маскилями, называют их апикойресами, да сотрётся их имя. Наоборот – тут так красиво, умно и хорошо говорят! А я совсем не знал, что Пророк говорил именем Господа, что он, Господь, отказывается от еврейских молитв и от их суббот, от их криков, от вздымания рук и от постов. Только одного требует Господь: помогать друг другу, разбивать цепи, которые богатые налагают на бедных - меня это страшно взволновало. В этот момент вся праведность «Основ и корня служения» показалась мне довольно плоской - плоской и пустой…

И лейзеровские маскили стали мне дороги. Тут я задумался о том, насколько я был обманут. Я только учился, молился, плакал, постился и себя мучил. Я считал, что такова воля Бога. Но сейчас выяснилось, что не это требует от людей Бог. Он только требует, чтобы люди друг другу помогали. Делали бы друг другу добро, облегчали бы жизнь. Я же никогда не замечал бедности, которая роилась и кишела в Каменце. Это никого не касалось, каждый старался только для себя, каждый готов проглотить другого. Если у кого-то есть доход, другой ему завидует, а если кто-то умрёт с голоду, никого это не тронет. Короче, во мне произошёл полный переворот, и я решил, что вернувшись домой, я тут же займусь бедными, помогу угнетённым. Ничего – энергии мне хватает, и вся молодёжь меня поддержит.

Деньги мне, наконец, всё-таки отдали, и я вернулся из Кобрина совершенно изменившимся. Я никогда не сталкивался с таким интересным обществом, как там – и Тора, и добросердечие и подлинная набожность вместе с просвещением, и – по моему мнению, всё сочеталось друг с другом. Для меня моё пребывание в Кобрине было драгоценно.