|
|
Понедельник, 14 марта. После обеда в субботу, Бенедиктов читал свои переводы с польского, а Данилевский свои малороссийские сказки[1]. Горавский оканчивал пейзаж, и другие художники рисовали. Был Мей, но ничего не читал; был Иван Карлович, но ничего не говорил[2], разговор не вязался, кого-то или чего-то недоставало. Воскресенье, 17 апреля. «Какая Леля непостоянная», — сказала мама за обедом, когда я просила поехать вечером к Бруни[3], а не к Толстым. Мама не знает, отчего я просила. Мне не надоели Толстые, напротив того, мне слишком нравится у них, но дело в том, что с некоторого времени я сама вижу, что происходит у нас с графиней что-то неладное, у меня предчувствие какое-то, что скоро нашему духовному родству с ней, как она сама назвала наши взаимные чувства, придет конец. Понедельник, 18 апреля. Вчера мы все-таки были только у Толстых и не были у Бруни. Не знаю, отчего вчера я совсем не могла говорить. Бывают такие глупые дни, что ничего из себя не выжмешь. Сегодня едем к Глинкам в коляске, потому что карета сломалась. Как это хорошо — вечером и в коляске. Самые лучшие минуты в дне, это когда придут сказать, что коляска подана; но иногда катаемся мы только четверть часа. [1] Бенедиктов много переводил с польского. Интерес к польскому языку и литературе возник у него, вероятно, еще в 1831 году, когда он, будучи подпоручиком лейб-гвардии Измайловского полка принимал участие в военных действиях против восставшей Польша. 12 марта 1855 г. он, очевидно, читал у Штакеншнейдеров те свои переводы, которые вошли в третий том изданного им в следующем, 1856 году «Полного собрания стихотворений», как, например, переводы из Мицкевича: «Возвращение Тяти», «Рыбка» и «Альманзор». Последнее, как удобное для эстрадной декламации, пользовалось некоторое время популярностью. Данилевский читал «Украинские Сказки». Впервые они напечатаны быт в «Русском Вестнике», 1858, №№ 1 и 2, а позднее входили в собрание его сочинений и много раз переиздавались отдельной книжкой: в 1888 году было восьмое издание («Дешевая Библиотека» Суворина). [2] Иван Карлович Гебгардт, родственник Штакеншнейдеров, отличавшийся «редким даром слова», был завсегдатаем в их доме и приятелем А И. Никитенко, который в своем «Дневнике» 28 декабря 1836 г. пишет о нем: «Гебгардт старший — товарищ мой по университету. Теперь он служит в иностранной коллегии и учит математике в Павловском корпусе и в частных домах. Он одарен удивительно гибким, блестящим умом и редким даром слова Ум его рассыпается в тысячах блестящих искр, и каждая искра или светит, или жжет. Особенно хорош он в быстрых, летучих, неожиданных эпиграммах которыми уязвляет пошлость и невежество нашего общества. Чувствуя в себе силы на высшую деятельность, он грустно влачит дни свои по темным и грязным закоулкам чиновничьего быта, — и это съедает его, ибо с таким блестящим умом нельзя не иметь честолюбия. Ему еще тяжелее оттого, что он, по свойствам своего ума, неспособен к упорной, усидчивой кабинетной деятельности: ему необходимы воздух и пространство». Эта характеристика, данная еще молодому Гебгардту его приятелем, остается во многом верна, если судить по дневнику Е. Штакеншнейдер, и через двадцать дет, но с одною существенною поправкою: он вообще является человеком слова, а не дела: радикал, чуть не революционер на словах, он оказывается трусливым обывателем на деле, что обнаруживается, например, в эпизоде с прокламациями. В решительную минуту он готов спрятаться за спины других. Но в гостиных он незаменимый оратор и остроумец. На субботах у Штакеншнейдеров, по определению Елены Андреевны, он был «запевалою» в общем оживлении. В неизданном письме Марии Федоровны Штакеншнейдер к Полонскому от 13/25 июля 1857 г. есть фраза: «Гебгардт, по обыкновению, смешил до слез». [3] Федор Антоновну профессор, автор картины «Медный Змей». |
|
||||||||||||||
|
||||||||||||||
|
||||||||||||||
|
||||||||||||||
|
|
||||||||||||||
Присоединяйтесь к нам в соцсетях
|
||||||||||||||
. - , . , . , , . |
||||||||||||||
|
||||||||||||||
|
