Autoren

1427
 

Aufzeichnungen

194062
Registrierung Passwort vergessen?
Memuarist » Members » Longin_Panteleev » Ошибочка Саши Котловой - 2

Ошибочка Саши Котловой - 2

01.10.1846
Вологда, Вологодская, Россия

 А холера Вологды не миновала, и при этом вполне оправдалось предвидение Ивана Николаевича, -- огурцы и ягоды стали нипочем, чем мы с матушкой и не преминули воспользоваться; кругом нас болеют, умирают, а мы и знать ничего не хотим. В самый разгар эпидемии как-то отправились мы проведать тетку Марью Ивановну, жившую в монастыре. Тетка занимала в монастыре исключительное положение, ее считали богачкой; действительно, в ту пору у нее было тысяч пять рублей -- сумма прямо огромная по тогдашним временам для обитательниц вологодского монастыря. Деньги были розданы в верные руки и приносили не менее десяти процентов, -- тогда процентных бумаг еще не знали. Тетка имела свою большую келью с огородом, при ней жила послушница Лиза почти в роли прислуги; так как Марья Ивановна еще не принимала никакого обета, то одевалась она по-городскому, только материи носила черного цвета. На таком положении в монастыре была не одна тетка; некоторые барыни, поселившись в монастыре, продолжали, однако, вести светский образ жизни, к ним часто приезжали из города на партию преферанса или сами они по целым неделям проживали в городе. Случалось, что некоторые, пробыв в монастыре несколько лет, перебирались потом совсем в город.

 Тетка очень обрадовалась нашему приходу, но пришла в ужас священный, узнав, что мы без зазрения совести поедаем огурцы и ягоды; сама она пила только чай, а питалась овсянкой и тому подобными яствами и чем-то постоянно окуривалась. Обыкновенно мы оставались у тетки недолго, после чая и уходили. Но теперь тетка нас задержала:

 "Нет, Аннушка, останься у меня ночевать; этакое страшное время, так боязно одной жить, да и кто знает -- сегодня жив, а завтра, может быть, нас и не будет".

 Ночевали у тетки; она уговорила остаться еще на денек, а ночью матушке сделалось дурно, и затем у нее открылась форменная холера. Докторов тогда в Вологде было мало, кажется не более трех, потому в средних кругах практиковали так называемые лекарские помощники; им платили от двадцати до тридцати копеек за визит. Некоторые из них пользовались большою популярностью.

 "Да Иван Павлович лучше всякого доктора! Что доктора? Только микстуры умеют прописывать да денежки загребать. А Иван Павлович нашего брата знает; первым делом велит баню истопить, там хорошенько редькой вытереться да пропариться, а дома стаканчик перцовки выпить. Разве против этого какая болезнь устоит? Как рукой ее снимет!"

 Один из таких эскулапов был приглашен теткой и лечил настолько успешно, что через несколько дней объявил, что матушка вне опасности; но поправлялась она крайне медленно. Однако когда и совсем стала на ноги, тетка не отпустила, и мы прожили в монастыре, пока холера совсем не прекратилась в Вологде.

 Жилось мне в монастыре очень недурно; по крайней мере недели, проведенные в нем, были одними из самых светлых в моем детстве. В первое время болезни матушки тетке было не до меня, и так как я не отличался особенною шаловливостью, то и был вполне предоставлен самому себе; по целым дням я гулял по монастырю, заходил иногда к обедне и почти всякий раз к вечерне, потому что она недолго продолжалась. Мне нравилось благолепие храма, а особенно пение клирошанок. На это обратили внимание:

 "Посмотрите, какой удивительный мальчик, -- говорили обо мне, -- его никто в церковь не посылает, а он постоянно в ней бывает; в нем видна искра божия".

 Меня стали ласкать и, частью, может быть, из внимания к Марье Ивановне, частью из прямого расположения ко мне, зазывали в келью, поили там чаем, угощали иногда разными лакомствами; по времени, спросивши, конечно, предварительно матушку или тетку, начали оставлять меня ночевать у себя, заботливо укладывали в мягкую постель. Ах, как это приятно, -- этою роскошью я не был избалован у матушки; набожною рукой крестили меня на сон, я торопился поймать эту руку и поцеловать, а меня за это нежно целовали в лоб. Иногда вспоминали, что я давно не был в бане; тогда усаживали меня в корыто и, не жалея мыла, с головы до ног приводили в порядок.

 В то же время я очутился au courant [в курсе - (франц.)] всего, что делалось в монастыре, так как ввиду моих лет (мне было семь лет; по росту я, однако, выглядел много меньше) ни о чем не стеснялись при мне говорить. А время для монастыря было совсем особенное. Каждый день по нескольку послушниц или монахинь отзывались в город для отчитывания покойников; кому идти, обыкновенно назначала игуменья. Тут, естественно, возникали разные неудовольствия: одних посылали в богатые дома, других -- в более бедные; иные чуть не каждую неделю отчитывали кого-нибудь, другим реже выпадало это счастье.

 "Угодила чем-то сестра Паисия казначейше (имевшей большое влияние на игуменью), -- уж пять раз назначали ее; вот на прошлой неделе зовут от Волгиных, матушка игуменья хотела было меня послать, а тут и вступилась казначейша: Волгины, мол, просили, если можно, назначить сестру Паисию; она у них еще в прошлом году отчитывала. "Ну, коли Волгины сами хотят ее, то пусть она и идет". -- "А как же быть с сестрой Анной? Ведь она, кажется, только раз и была на отчитыванье". -- "Сестру Анну можно послать к Петровым". -- "Вот и хорошо, значит никому не будет обидно". У Волгиных-то дали два рубля да материи на ряску, а я от Петровых с двадцатью копейками вернулась, -- ведь чистая беднота!"

 Возвращавшиеся из города приносили разные новости, но больше всего разговоры вращались около того, с какою пышностью хоронили какого-нибудь богача, сколько было приглашено духовенства, что было заплачено за парчу на покров, по каким церквам и сколько заказано сорокоустов и панихид, куда и какие назначены вклады на вечное поминовение и какое множество народа провожало покойника.

 Несмотря на холерное время и общую, всех угнетавшую мысль, будешь ли завтра сам жив, страсть провожать выдающиеся похороны нисколько не ослабевала у обывателей. Иван Николаевич был такой охотник до этого зрелища, что жена его даже жаловалась, что он и вполовину не продает своих калачиков.

 "Нельзя, Любовь Александровна, не проводить Степана Антоныча, хороший был человек", -- оправдывался Иван Николаевич, а сам в то же время подумывал о кутье и блинах, на которые рассчитывал попасть.

 Холера не коснулась святой обители; кроме моей матушки, кажется, никто в ней не болел. Но в это самое время в обители случилось обстоятельство, до такой степени тягостное, так мало гармонировавшее с обычным ходом этой жизни, что от матушки игуменьи до ко всему равнодушной Марьи Петровны, исполнявшей кучерские обязанности и носившей по этому случаю полумужской костюм, все в монастыре чувствовали, что у них точно камень на душе. И что особенно всех угнетало, так это -- то, что никто не видел средства для выхода и не знал, чем все может кончиться. И все это произошло по милости сестры Александры, известной читателю Саши Котловой.

 Уже более года прожила сестра Александра в монастыре, и, как началась ее жизнь с первого дня, так и продолжалась. Но вот по весне прислали в монастырь из города кого-то отчитывать; назначена была сестра Екатерина, дальняя родственница матери Евфросинии; сестра Екатерина, вернувшись из города, принесла какие-то гостинцы матери Евфросинии и при этом рассказала, что ей довелось отчитывать молодого чиновника, который случайно утонул, катаясь в лодке, назвала и фамилию его, -- это был тот самый чиновник, что жил по соседству от Котловых.

 "Помяни, господи, душу усопшего раба твоего", -- проговорила сестра Александра, и только...

 Теперь, то есть в конце лета, сестра Александра находилась в особой келье под постоянным присмотром двух послушниц, обязанных день и ночь смотреть за нею, -- она уже раз пыталась повеситься и едва была вовремя спасена. Надсмотрщицы менялись каждую неделю, и, конечно, те, на которых падало это послушание, только и думали, как бы поскорее кончилась эта тяжелая и ответственная для них неделя. К тому же время было хорошего заработка, а тут стереги сумасшедшую.

 -- Да ведь и страх-то какой, поминутно ей мерещится нечистая сила. "Вот он, вот он из-за дверей знак подает". -- "Да что ты, сестра, никого тут нет, перекрестись, сотвори молитву святую, отжени от себя наваждение диавола". Ну, послушается иногда, сотворит молитву, да так потом тяжело вздохнет. А по ночам не спит, все прислушивается. Вдруг как вскочит. "Нет моченьки терпеть, зовет "он" меня!" -- "Да кто он-то?" Молчит. "Смотрите -- не усмотрите, стерегите -- не устережете, а уж буду с ним", -- только, бывало, и скажет.

 -- И что с ней сделалось, -- говаривала порой сердобольная сестра Лиза. -- Ведь какая была тихая, послушливая, до храма божьего усердная. В церкви всегда первее других, а уйдет последняя; бывало, почти всю службу на коленях простоит, ведь ни разу в сторону не оглянется. Уж на что мать Евфросиния строга и требовательна, никогда от нее ни одной жалобы не слышно было на сестру Александру. Что бы мать Евфросиния ни говорила ей, как бы ни ворчала, другого ответа от нее не знала: "Простите, матушка Евфросиния", да еще и в ноги поклонится.

 -- А непременно это дьявольское наваждение, вселилась в нее нечистая сила; враг-то ведь силен, шатает горами, не только умами человеческими. Мать Евфросиния сказывает, что попервоначалу стала сестра Александра какая-то невнимательная: та ей что-нибудь говорит, а она точно не слышит; потом то молиться в неурочное время примется, то упадет ей в ноги и просит прощенья.

 -- А напугала же она мать Евфросинию в ту ночь -- как в чем была, так и выбежала из кельи.

 -- И крепко же завладела ею нечистая сила. Как возложили на нее святые покровы да стали отчитывать, и забилась же она, бедненькая, долго не могла успокоиться. Как будто ей и полегчало, да ненадолго, дня через три она и пыталась повеситься.

 Оправдались слова сестры Александры: "Смотрите -- не усмотрите". Как-то раз одна из приставленных для присмотра за ней была зачем-то позвана к игуменье; другая -- так она потом оправдывалась -- только на одну минуту отлучилась, и то недалеко, за угольями для самовара. Из предосторожности она защелкнула келью. А когда вернулась, то нашла сестру Александру уже без признаков жизни: она повесилась на тоненькой опояске.

 Стоял серый октябрьский день, слегка покрапывал дождь. С сокращенным ритуалом было опущено в землю тело сестры Александры; проводить ее в вечную обитель из всех обитательниц монастыря по доброй воле пришла только сестра Лиза, которая не могла пропустить ни одних похорон, случавшихся в монастыре. И всегда она заливалась горькими слезами, точно теряла самого близкого человека.

08.06.2020 в 20:21


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Rechtliche Information
Bedingungen für die Verbreitung von Reklame