Александровское время - 52

Весною 1816 года, Катя Любомирская объявила мне о прибытии графини Ржевусской, двоюродной сестры ее мужа. Я ее уже давно знала по наслышке и питала к ней особенное уважение. Заря ее жизни прошла в тюрьме. Она родилась во Франции и оставалась там со своею матерью, которая была одной из жертв революционных варварств и погибла после нескольких месяцев заключения. Ее семилетняя дочь осталась одна во власти тюремного сторожа. Он плохо обращался с нею и почти отказывал ей в сухом хлебе, служившем ей единственною пищею. Князь Любомирский, отец Розалии (имя графини), был на французской службе, но в это время он там не находился и не знал о судьбе своей дочери. Он наконец узнал об этом и потребовал ее выдачи.

Особа, на которую возложено было это поручение, прибыла за три дня до того момента, который был назначен для помещения Розалии в воспитательный дом. Там бы она погибла безвозвратно. Такое необыкновенное начало, кажется, послужило школой всем ее добродетелям, ее уму и ее душе. Я познакомилась с г-жею Ржевусской. Катя привезла ее ко мне 15-го мая, через два дня после ее приезда в Петербург. Моя дружба с m-me де-Тарант ее давно интересовала, рассказ о ее смерти растрогал ее необычайным сродством их душ и отношениями, существовавшими между их душами и их принципами. — Это сходство меня поразило, оно вырвало мое сердце из могилы, в которую оно часто погружалось. Это знакомство будет иметь влияние на мою жизнь, и, говоря о себе, я должна говорить о ней.

Император не взял с собой в путешествие графа Толстого, здоровье которого стало плохо и который не имел сил переносить быстроту поездок его величества. Его болезнь нужно приписать большею частью этим путешествиям и волнениям, сопряженным с его местом. Болезнь была продолжительна и тягостна, у него были только короткие промежутки отдыха и улучшения. Он был очень огорчен, видя себя в разлуке с императором; он видел, как вместе с его влиянием уменьшилось большое количество его случайных друзей. Но, снова сходясь с нами, он нашел, что их еще имеет. Ничего нет более сладостного для сердца, как забыть зло, которое ему причинили. Эта истина применима к графу Толстому, который, будучи искренно привязан к императору, не имел чувства меры в том обожании, которое ему выказывал, и обесчестил благородную роль верноподданного низкими услугами: Это значило нанести ущерб своему государю и самому себе. Возвращение императора не принесло никакого облегчения его положению: оно было уже слишком плохо, чтобы поправиться. Его величество известил его и всеми средствами старался его утешить; созвали всех докторов, но они только увеличили его опасения и его страдания.

Я проводила лето снова на моей даче на Петергофской дороге. Я отправлялась аккуратно раз в неделю к графу Толстому на Каменный остров. Я уезжала спозаранку с моими детьми; мы вместе останавливались у m-me Ржевусской, которая отправлялась затем с нами. Я всегда старалась избежать встречи с их величествами, которые почти ежедневно являлись к графу Толстому. Я считала особенно неудобным встретить императрицу, что имело бы вид, что я заставляю ее себя видеть. Катя жила с своим отцом. В августе месяце она имела несчастье потерять свою дочь, которая была прелестным ребенком. Это тяжелое обстоятельство заставило меня оставаться дольше у нее. Однажды вечером мы сидели на балконе: графиня Ржевусская, княгиня Барятинская — невестка графа, мои дочери и я, когда объявили о приезде императрицы. Мы остались на своих местах. Ее величество прямо прошла в комнату графа и увидела там Катю. Когда ее визит окончился, она велела позвать меня в гостиную, примыкавшую к балкону. Несчастье Кати живо ее тронуло, она мне много говорила об этом: кто мог лучше ее разделить материнскую печаль! Она мне сказала, что, приехав, меня заметила через окно, но что она не хотела показаться на балконе с красными опухшими от слез глазами. Взяв меня за руки, она заговорила о вечерах, проведенных нами в этом доме, о страшной потере, понесенной мной, и о печали, испытываемой ею из-за того, что она ничего не сделала для меня. Этот проблеск дружбы принес мне больше зла, чем добра; мое шаткое и неуверенное положение относительно императрицы слишком тяжело противополагалось строгости моей привязанности к ней. Я ее потеряла из виду на некоторое время. Мое пребывание на даче возбуждало во мне раздирающие душу воспоминания; каждый шаг наталкивал меня на следы m-me де-Тарант. Ее остров, кусты, посаженные ею, пережившие ее, придавали моим мыслям грустный и мрачный оттенок. Графиня Ржевусская несколько раз приезжала побыть у нас несколько дней. Присутствие ее и прелесть ее общества доставили мне много хороших минут. Она со мной была несколько раз в Павловске, где императрица-мать меня принимала всегда милостиво.

На костюмированном балу в Петергофе император оказал мне честь, танцуя со мной польский. Он много говорил со мной о моем муже, который был тогда в отсутствии; возвращения или встречи с ним в Москве, куда его величество должен был немедленно отправиться, он, кажется, желал. Я должна прибавить здесь, что когда мой муж откланивался императору, у него быль с его величеством разговор, и государь заставил его дать честное слово, что он исполнит ту просьбу, которую он выскажет. Император тогда потребовал, чтобы после своего возвращения мой муж вступил на действительную службу. «Я вам клянусь, — прибавил он, — что я никогда не менялся по отношению к вам. Я это говорю перед Богом и перед людьми; доверие, которое я имею к вам, равняется столь заслуживаемому вами уважению. Поверьте, что я умею оценить то, что вас интересует». Действительно, через несколько месяцев, по возврати моего мужа, император напомнил ему его обещание, особенно милостиво разговаривал с ним и назначил его членом государственного совета, дав ему возможность стать действительно полезным. Император совершил путешествие по России и Польше и вернулся к началу октября.

Так как граф Толстой страдал все больше и больше, то врачи решили, что он должен отправиться за границу. Он уехал со своей дочерью и сыном в конце августа. Они совершили тяжелое путешествие, которое оказалось, однако, бесполезным, так как предпринято было слишком поздно. Они завтракали у нас, проезжая мимо, и я с ним простилась, как с умирающим, на которого он был так похож. Действительно, он окончил свои дни в Дрездене, в декабре месяце.