Павловское время - 13

Двор присутствовал на обедне в понедельник и во вторник на Святой в различных соборах Кремля, а начиная со среды, их величества, в продолжение более двух недель, проводили каждое утро на троне в большой зале, принимая поздравления. Император находил, что было слишком мало представлявшихся лиц. Императрица повторяла беспрестанно, будто слышала от императрицы Екатерины, что во время ее коронации толпа, целовавшая ее руку, была так велика, что рука ее величества даже распухла, и императрица Мария выражала неудовольствие, что рука ее не пухнет. Обер-церемониймейстер, г. Валуев, желая удовлетворить их величества, заставлял одних и тех же лиц появляться по нескольку раз под разными наименованиями. Случалось, например, что одно и то же лицо занимало различные должности, и г. Валуев, который желал удвоить число представлявшихся, заставлял его являться в один и тот же день, то как сенатора, то как депутата от дворянства, то как члена того или другого учреждения. Все императорское семейство и двор присутствовали с самого начала при этих поздравлениях. Император и императрица восседали на своих тронах. Императорская фамилия находилась по их правую руку, окруженная своей свитой, а различные корпораций, равно как и московские дамы, которых также заставляли возвращаться по нескольку раз, торжественно подходили к трону, кланялись, подымались по ступеням, целовали руку их величеств и удалялись в другую сторону. Переворот, вследствие которого после самого кроткого царствования последовал террор, произвел неожиданное действие, объяснимое только тем, что крайности сходятся: когда не дрожали, то впадали в шумную веселость. Никогда так много не смеялись, никогда так хорошо не схватывали и не развивали смешную сторону; нередко случалось видеть, как саркастический смех сменялся на лице выражением ужаса. Надо сознаться, что никогда торжественность в обстановке не подавала более повода к смешным сопоставлениям, так как смешное, где бы оно ни было, не ускользает безнаказанным от тонкого ума. Император, согласно своему характеру, преувеличивал значение представительства[1]. Император точно удовлетворял своей долго сдерживаемой страсти и впадал в мелочность. Можно было бы сказать, что Павел похож был иногда на тщеславное частное лице, которому разрешили играть роль государя, так что он и спешил насладиться удовольствием, пока у него его не отняли. Недостаток чувства собственного достоинства, проявлявшийся у императрицы в ее новой роли, детская радость, которую она испытывала по этому поводу и которую не могла скрыть, — то и другое не ускользало от публики, и она вознаграждала себя от постоянного состояния страха, в которое приводил ее характер императора, шутками, часто самыми меткими. В шутках этих упражнялись особенно во время поздравлений, о которых я уже упоминала, и, сказать правду, они помогали переносить скуку и усталость этой церемонии. Придворные кавалеры, окружавшие великих князей, особенно муж мой и князь Голицын[2], делали тонкие и забавные замечания на счет публики и всего происходившего. Благодаря отдаленности их от места, которое занимали их величества, можно было таким образом хотя немного оживить эти скучные утренние собрания.