Екатерининское время - 43

Великий князь Александр Павлович со своим двором переехал 12-го июня в Александровский дворец, выстроенный императрицей для своего внука. Он был очень красив и расположен перед большим правильным садом, примыкавшим к английскому саду. Под окнами великой княгини находился цветник, окруженный железной решеткой с калиткой, через которую она входила в свои апартаменты. Несколькими днями раньше переезда императрица подозвала меня (это было на одном из маленьких воскресных балов) и сказала: «Будьте добры сказать вашему мужу, чтобы он разместил мебель в Александровском дворце: он совершенно готов. Я желала бы уже видеть великого князя устроенным со всем его двором в новом помещении. Выберите для себя апартамент, который найдете наиболее приятным и наиболее близким к великой княгине Елисавете. Надеюсь, что она мною довольна; я делаю все возможное, чтобы ей понравиться; я ей отдала самого красивого молодого человека во всей империи». Ее величество остановилась на минуту и затем прибавила: «Вы видите их постоянно; скажите мне, действительно ли они любят друг друга, и довольны ли они друг другом». Я ответила истинную правду, что они казались счастливыми: тогда они еще были счастливы, сколько могли. Императрица положила свою прекрасную руку на мою и сказала с волнением, растрогавшим меня: «Я знаю, графиня, что вы не созданы для разрушения семейного счастия. Я все видела, я знаю больше, чем это думают; поэтому мое благоволение к вам неизменно». «Ваше величество, — ответила я, — то, что вы мне сейчас сказали, дороже для меня всех драгоценностей мира, и я клянусь всю свою жизнь употребить на то, чтобы заслужить это мнение, которое для меня дороже жизни». Я поцеловала ее руку, а она встала, говоря: «Я оставляю вас, мы слишком хорошо понимаем друг друга, чтобы устраивать из этого зрелище». Князь Алексей Куракин[1], стоявший напротив нас во время этого разговора, подошел пригласить меня на польский «Ясно, кузина, что к вам милостиво относятся», сказал он. Я ничего не отвечала: я была так растрогана, что с трудом понимала, что он мне говорил. Я передала моему мужу приказ ее величества, он сейчас же распорядился все устроить. Через три дня мы уже были в нашем новом жилище.

Я позволяю себе поместить здесь одно размышление. Клеветникам удалось убедить нескольких презренных людей, способных поверить злу, что императрица Екатерина поощряла страсть Зубова к великой княгине Елисавете… Разговор, приведенный мною и происходивший 9-го июня 1796 года, мне кажется достаточным, чтобы опровергнуть эту ужасную ложь. Я скажу больше: императрица сама говорила с Зубовым в конце 1796 года по поводу его недостойного чувства к великой княгине и заставила его всецело изменить свое поведение. Когда мы вернулись в Царское Село, не было и помину ни о прогулках, ни о взглядах, ни о вздохах. Графиня Шувалова осталась на некоторое время в праздности. Мы ее называли тогда impressario in Augustino  (директор в замешательстве) — название одной комической оперы Чимарозы.

Великий князь и великая княгиня были очень довольны своим дворцом; мои апартаменты были над апартаментами великой княгини и, находясь посредине здания, выдавались полукругом. Она могла разговаривать со мной, стоя у последнего окна перед углом. Однажды после обеда мы забавлялись этим, она сидела у своего окна, а я у своего, и мы долго беседовали. В это время великий князь и мой муж играли на скрипке в моей гостиной. Тогда между всеми нами еще господствовала гармония. Через несколько недель картина переменилась: великий князь стал неразлучен со своими новыми друзьями; великая княгиня Анна каждое утро приходила за великой княгиней Елисаветой, чтобы идти гулять в сад. Я гуляла с графиней Толстой, апартаменты которой были рядом с моими; она получила в этом году разрешение бывать на вечерах у императрицы. Великий князь становился с каждым днем все холоднее ко мне, князья Чарторижские почти не посещали меня, чувства князя Адама занимали всех, но брат Константин влюбился в великую княгиню Анну, которой он нравился. Эта смесь кокетства, романов и заблуждений ставили великую княгиню Елисавету в ужасное и затруднительное положение: она замечала перемену в своем муже, ей приходилось каждый вечер встречать в своем доме человека, по-видимому, любившего ее, что, казалось, поощрял великий князь, доставлявший ему случай видеть великую княгиню.

Императрица объявила их императорским высочествам, что она после обеда посетит их в новом жилище. Прекрасный десерт был приготовлен в колоннаде, представлявшей нечто в роде открытой гостиной, со стороны сада ограниченной двумя рядами колонн. С этого места открывается обширный и красивый вид. Затем вошли во внутренние апартаменты, императрица села между великой княгиней и мной и сказала: «Я прошу вашего разрешения, ваше высочество, показать этим господам ваши комнаты». Так как это было в воскресенье, то было много придворных лиц, между прочим, вице-канцлер, граф Остерман, и граф Морков. Великая княгиня кивнула головой и сделала мне знак, так что я поняла, что она чем-то смущена. Она наклонилась за спиной императрицы и сказала мне: «Книга на туалетном столе». Я сразу поняла, что надо было скрыть от глаз общества том «Новой Элоизы», который графиня Шувалова одолжила обеим великим княгиням. Накануне этого дня великая княгиня призвала меня к себе утром, у нас был интересный разговор в ее кабинете, затем она меня повела в свою уборную, где я нашла эту книгу, по поводу которой я осмелилась ей сделать несколько замечаний, выслушанных ею с обычной милостью. Я легко поняла, чего она желала, и не задумываясь попросила у ее величества разрешения показать, как привратница, покои ее высочества этим господам. Императрица нашла это удобным; я отправилась с быстротой молнии, опередила общество и спрятала книгу. В этот вечер я получила большое удовлетворение. Великая княгиня за десертом сообщила мне отрывок из письма принцессы ее матери, которая говорила мне самые любезные вещи.