Фольклорные странички

И вдруг – как это часто случается, когда ждешь и интуитивно ищешь чего-то -  жизнь распорядилась: я встретила в Университете Таню Макашину, которая училась на очном, курсом младше меня, и она привела меня на семинар Эрны Васильевны Померанцевой по русскому фольклору.  Эрна Васильевна – доктор наук, лет шестидесяти, крупная, простая  в общении, руководила во время каникул студенческими экспедициями по собиранию русского народного творчества. В этом году желающим предстояла летняя поездка в Архангельскую область и Карелию – искать и записывать старые обрядовые песни, былины, сказки, заговоры, в общем, всё, что сохранилось в памяти старых людей. Я тут же записалась в семинар. Наконец-то появилось увлечение чем-то, впрямую относящимся к моей учебе. Я не пропускала ни одного занятия. Во-первых, это оказалось очень интересно: Эрна Васильевна приводила к  нам «носителей» - так называли знатоков народных песен, деревенских людей, которые пели нам, а мы слушали, учились записывать, а потом разбирали диалектические особенности говора – калужского, рязанского, вологодского, и мне нравилось изучать словесные конструкции, падежные окончания и прочие, прежде пугавшие грамматические сложности, которые оказались совсем не сложными. А во-вторых – и это главное – впереди была экспедиция! Будет сформировано несколько студенческих групп, и я вольюсь в одну из них – вот это в самом деле «горячо»! Особенно радовали обещанные долгие пешие переходы и прочие «трудности».
 
В середине июня 1959 года галдящей, взбалмошной студенческой стайкой – шесть девушек и двое юношей, сопровождаемые Эрной Васильевной и ее помощницей Екатериной Александровной, женщиной лет пятидесяти, работавшей на кафедре фольклора то ли лаборанткой, то ли секретаршей – мы приехали на поезде в город Каргополь, откуда должны были через день-другой отправиться по деревням за сбором материала. Мы еще не очень притерлись, исподволь присматривались друг к другу. Мне все по-своему нравились - энергичная, шумная толстушка и хохотушка Наташа Карцева, серьезная, четкая Таня Макашина, хорошенькая, уверенная в себе Майечка Полидва, застенчивая Лена Кузовлева, поэтичная Марина Соломина. Мальчики – серьезный интеллигентный очкарик Женя Костромин и обаятельный Юра Новиков, опытный собиратель фольклора, опора Эрны  Васильевны, никому из девушек пока не отдавали предпочтения, и это невольно вызывало в женской части нашей группы тайный дух соперничества.

Приехали мы рано утром, остановились в двухэтажном, бревенчатом Доме крестьянина, с двумя большими комнатами, коек на десять каждая, с дровяной печью, с длинным, стоящим отдельно, сортиром-бараком, с грубо намалеванными белыми буквами «М» и «Ж» на торцах. Побросали вещи и вместе с Эрной Васильевной отправились осматривать город.
Деревянный, с дощатыми тротуарами, с улицами, носящими пышные названия -  Театральная, Ленинградская, Энтузиастов, он показался нам после Москвы похожим на большую деревню.
Церкви, хоть и обветшалые, бездействующие, все равно были красивы, особенно издали, на фоне синего неба.  Эрна Васильевна отыскала знакомую смотрительницу Христо-Рождественского собора, построенного еще при Иване Грозном, аккуратную старушку-краеведа Клавдию Петровну, и та повела нас к старинному храму, из последних, казалось, сил вздымающему в небо темные, покосившиеся купола. На дверях висел амбарный замок. Старушка отперла, и мы вошли.
Сейчас же в воздух поднялись десятки, а может, сотни галок. Их крики и хлопанье крыльев подхватило эхо. Многоярусные пирамидальные стены терялись в высоте. Под ногами – хаос из поломанных, покрытых птичьим пометом, скульптур, колонн, решеток с декоративными узорами из позолоченного дерева. Резная словно кружево дверь алтаря  валяется у стены. Иконостас зияет пустыми ячейками. В резной золоченой миске лежит деревянная ступня, выполненная с чудесной тонкостью. Может быть, она принадлежала деревянному ангелу, чьи останки валяются в общей куче возле алтаря. Под куполом – вытянутая рука, в сжатых пальцах которой – цепь от люстры  («От паникадила», - поправила Клавдия Петровна).
- А что делать? – сетовала старушка. – На реставрацию денег не дают. Помощников нет, а мне одной – где за всем уследить?
Рассказала: строили храм с 1552 по 1562-й. Хранился здесь прижизненный портрет царя Иоанна Грозного, писаный на холсте маслом. Утащили его в тридцатом году, когда храм закрыли. Чудотворную икону Божией Матери забрали в двадцать девятом, по распоряжению правительства,  в пользу голодающих Поволжья. С этого и началось. Когда церковь закрыли, колокола, медь, серебро увезли на подводах, иконы – которые не  растащили, сожгли на паперти. Тогда же исчез и портрет. А уж потом сколько раз грабили храм – не сосчитать. Последний раз, год назад, местный бандит по имени Зевс Касаткин взломал ломом  дверь. Не столько награбил (грабить-то уже нечего), сколько порушил. Сейчас он в тюрьме сидит, да толку-то что?
В тот день мы побывали еще в Благовещенской церкви, где расположился краеведческий музей.
Торопливые каракули в записной книжке:

  «Каргополь – расположен на реке Онеге. Название означает – «Воронье поле» (карга – ворона). Рядом с городом – озеро Лача. Это название связано с одним из самых ярких и загадочных памятников древнерусской литературы начала Х111 века - здесь было написано «Моление Даниила Заточника». Автор произведения, сосланный на озеро Лача, повествует о своей горестной судьбе, одиночестве, отверженности, обращаясь к некоему князю, предположительно, Переяславскому, Ярославу Всеволодовичу. Вокруг этого послания и его автора до сих пор в науке идут дискуссии. Существуют разные гипотезы – о самом авторе, его социальном положении, о точном времени написания «Моления».
В одном из скитов Каргопольского уезда жил Федор Конь – знаменитый зодчий, государев мастер при царе Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове. Он был выслан на Соловки, оттуда бежал в Каргополь. Строил (по предположениям) храм Воскресения Христова.
 При Иване Грозном Каргополь был основным северным выходом к Белому морю. По Онеге сплавляли лес и возили товары. Каргополь был одним из шестнадцати городов, отданных Иваном опричникам. Был вотчиной Малюты Скуратова. С Каргополем связано имя Болотникова.  После гибели Лжедмитрия 1-го, Болотников объявил себя «воеводой царевича Дмитрия» и начал военные действия против правительства Василия Шуйского. К армии Болотникова примкнули крестьяне, стрельцы, казаки, мелкий посадский люд. В 1607 году при попытке взять Тулу, армия Болотникова была разбита, Болотников взят в плен, привезен в Каргополь и тут ослеплен и утоплен в Онеге.
 После того, как был построен Санкт-Петербург, Каргополь утратил прежнее значение, остался в стороне от основных торговых путей и начал приходить в упадок. В 1763 году в результате пожара Каргополь полностью сгорел (остались лишь каменные памятники). Восстановлен уже в другой планировке.

Обилие впечатлений только разжигало наше любопытство, но Эрна Васильевна утомилась и ушла в дом крестьянина, разрешив нам бродить по городу хоть всю ночь. Тем более, что стояли белые ночи, и это чудо природы, впервые многими из нас увиденное,  приводило нас в восторг. Время было позднее, но светло как днем. Одержимые студенческим энтузиазмом, мы изощрялись в шутках, горланили хором: «Пират, забудь про чудеса, забудь про отчий дом!..» Нас распирало от чувства  свободы.
Вдруг путь нам преградила высоченная бревенчатая стена. Бревна – стоймя,  плотно прижаты друг к другу и заостренны наверху, а над ними - колючая проволока.
- Что бы это  значило? – удивился Женя Костромин, и обратился к проходящей женщине: -  Извините, вы не скажете, что за этим забором?
- Тюрьма, деточка, - ответила она.
Мы восприняли это как еще одну забавную особенность местного колорита. Ничего себе – в центре города! Не в этой ли тюрьме сидит бандит Зевс Касаткин, ограбивший церковь?
- Откуда вы такие? – спросила женщина.
- Мы студенты из Москвы! – гордо отвечали мы.
- Вы, деточки, идите отсюда, - тихо сказала женщина. - Не надо тут шуметь. Грех.