Письма об Испании - 49

* IV *

Кадис, Август.

   Ранним утром, когда верх арабской колокольни севильского собора был еще пурпуровым от первых лучей солнца, взошел я на пароход, который по Гвадалквивиру отправлялся в Кадис. Несколько молодых женщин, завернувшись в свои мантильи от утренней прохлады, сидели на скамье набережной; вышли ли они подышать свежестию утреннего воздуха или посмотреть на отплытие парохода -- не знаю, но замечательно то, что с ними не было ни одного молодого человека. Вероятно, следуя севильским нравам, каждая из них провела ночь в разговорах у окна с своим любезным; но сохрани бог, если бы этот novio проводил ее, например, на прогулку: это считается крайним неприличием и безнравственностию. Можете посудить, сколько страстей и огня сосредоточивает для благодатной ночи это дневное отдаление, сколько эта стыдливая скромность дня говорит за непринужденность ночи и сколько, например, английская фамильярность между молодыми людьми и девушками способствует к развитию в них бесстрастности и холодности. Английские матери вернее поняли человеческую природу...

   И вот поплыли мы по Гвадалквивиру, мутно-рыжей реке, обставленной самыми скучными берегами. Около Севильи небольшие селения, лежащие на самом берегу и окруженные апельсинными и оливковыми рощами, еще веселят изредка глаза; но далее всякий признак обитаемости исчезает. Пустыня, аравийская пустыня -- вот существенный пейзаж Испании. Характер живописной, умеренной красоты, который лежит на пейзажах европейских стран, здесь совершенно неизвестен. Южная Андалузия так же пустынна, как и каменистые долины старой Кастильи. Здесь красота не живописная, а величавая: прибавьте к этому редкость человека и следов его присутствия. Нигде здесь природа не имеет спокойного, ласкающего характера. Иногда в расселине скалы, около горного ручья, вдруг поразит вас невыразимая роскошь пламенной почвы, и потом надолго голые, зардевшиеся на солнце скалы или дико-пустынное поле. Не от этого ли и основу испанского характера, как мне кажется, составляет какая-то страстная грусть, переходящая иногда в страстную же веселость. Это всего более чувствуется здесь в музыке: в ее выражении грусти нет ни малейшего сходства с кроткою, мечтательною меланхолиею жителей севера; вместе с тем она отличается и от итальянской грации. В мелодиях испанских нет того, что называют классическим стилем: это или монотонная, ноющая жалоба, или страстный, удалой порыв.

   При впадении своем в океан Гвадалквивир расширяется; в продолжение двух, трех часов пароход наш шел по океану. Вдали лежал белый, как снег, Кадис. Чем ближе подъезжаешь к нему, тем вид его становится величавее. Город расположен на мысе, выдавшемся в море: узкой полосы земли, связывающей его с материком, не видать, и Кадис с своими ослепительно белыми зданиями, украшенными башенками, издали походит на громадный, лежащий в океане замок. Вид с высоких берегов города на ярко-голубое море очарователен. Невозможно представить себе этой мягкой, яркой прозрачности воздуха, в котором мачты самых дальних судов обозначаются с ясною определенностию. Но гавань Кадиса вовсе не оживлена. Кроме совершенного упадка торговли с отделившимися американскими владениями, Кадису сильно вредит соседство Гибралтара, сделавшегося центральным местом контрабанды, а следовательно, и внешней торговли Испании. И торговля Кадиса не подымется, пока не изменится теперешний испанский тариф. В последнее время раз уже сделано было кортесам предложение объявить гавань Кадиса свободною (puerto franco), но против этого депутаты фабричной Каталонии подняли такую грозную оппозицию, что предложение осталось без всякого действия.