Тьма рассеивается - 1

Наступил год 1956-й. Он был для меня очень разным. Но помню его очень отчетливо, почти детально и, что удивительно,- по месяцам.

Чуть ли не в новогоднюю ночь умер главный режиссер Большого драматического театра имени Горького, народный артист СССР Константин Павлович Хохлов. Он пробыл на этом посту совсем недолго (когда родители ставили "Гостей", Хохлов еще жил в Киеве). Как говорил сам Константин Павлович, в Ленинград он приехал помирать, на родину (когда-то Хохлов был актером Александринского театра, потом уехал на Украину, был там главным режиссером Русского театра). Его пребывание в БДТ никакими победами не отмечено. Театр продолжал катиться по наклонной вниз, спектакли ставились для публики неинтересные, политики какой-либо Хохлов не предложил. (Все это я очень хорошо запомнил из разговоров директора театра Мехнецова с моими родителями). Перед самой смертью Хохлов, кажется, собирался ставить "Кремлевские куранты" Погодина. И вот буквально сразу после смерти Хохлова к родителям пришла делегация от БДТ: Мехнецов, Полицеймако, Николай Павлович Корн с просьбой выручить театр и поставить этот спектакль.

Для мамы это было опять спасением! Родители бурно включились в работу (а спектакль надо было выпустить чуть ли не за два месяца - к ХХ съезду партии). Художником спектакля уже был приглашен М. С. Варпех, композитором родители пригласили Ивана Ивановича Дзержинского. Репетировать спектакль начали В. П. По лицеймако (Забелин), В. Т. Кибардина (Забелина), а роль Ленина репетировал В. А. Мехнецов - он уже играл Ленина и в Театре имени А. С. Пушкина, в спектакле "Незабываемый 1919-й", и в БДТ - в "Прологе" А. Штейна.

В нашем доме воцарилась атмосфера счастья, тем более что и Катя, как показалось, выздоровела.

8 февраля умерла мамина ближайшая подруга Вера Васильевна Чернова-Кюбли де Монар. Это событие очень подействовало на всех: Вере Васильевне было всего 48 лет.

Здесь я сделаю отступление и расскажу о Вере Васильевне, поскольку на нас, детей, она оказала огромное воздействие, которое чувствуется и теперь, спустя более чем 40 лет.

Однажды (кажется, это было в 1951 или 1952 году), когда у нас в квартире шла огромная перепланировка и мы все жили в одной комнате, как-то мама пришла вместе с высокой женщиной, у которой были крупные черты лица, очень мягкие движения. В больших черных глазах этой женщины были одновременно и доброта, и грусть, и юмор, и боль.

Мы с Катей продолжали играть в какую-то шумную игру, но искоса на женщину поглядывали. Она же открыто за нами наблюдала с доброй, чуть иронической улыбкой.

Когда я в очередной раз посмотрел на женщину, она спросила:

- Что ты так на меня смотришь?

- А как вас зовут? - спросил я.

И с того дня Вера Васильевна стала для нас очень близким другом. Мы ждали ее прихода, как ждут прихода волшебника, Деда Мороза, или еще какого-нибудь доброго друга. Она великолепно делала кукол, знала массу интереснейших историй. Все она делала размеренно, очень тщательно, и мы, невольно подражая ей, эту тщательность перенимали. Говорила Вера Васильевна тихим голосом, не спеша. У нее было удивительно выразительное лицо и богатая мимика. Я до сих пор помню, как у нее "двигается парик" (нет, нет! - парика она не носила! Двигались волосы, когда она морщила лоб). Потом и мы научились этому.

Однажды Вера Васильевна меня спросила:

- А ты умеешь двигать ушами?

- Да! - радостно ответил я и "явил свое уменье".

- Ну, теперь я знаю, кто ты,- сказала Вера Васильевна.

Тут и до меня дошло! А ведь она не сказала "осел". Если бы она сказала... Нет, тогда она не была бы Верой Васильевной.

Фантастического терпения был человек! Болела Вера Васильевна ужасно! Приступы бронхиальной астмы с каждым днем у нее становились сильнее и сильнее. Однажды я пришел к ней домой (а жила она в Басковом переулке, кстати, в том доме, в котором вырос наш президент В. В. Путин), она лежала совершенно без сил после только что купированного приступа:

- Передай маме, что и сегодня мне удалось не умереть.

Вера Васильевна заразила нас страстью к кукольному театру. Кукол мы делали под ее руководством - из хлеба вылепливали головы, потом обтягивали их проклеенной марлей, а когда они высыхали, разрисовывали гуашью. Туловища для кукол делал Федор Степанович Дорожкин - столяр из "Ленфильма", он тоже часто у нас бывал и на даче, и дома. И туловища кукольные он делал очень подробно: руки у них были на пружинках, шея поворачивалась. И ставили мы кукольные спектакли.

Помню, как в одном спектакле, я сказал за своего героя:

- Не видать тебе принцессы, как своих уш.

Потом поправился:

- Своих ух.

И еще поправился:

- Своих ухей.

Весной 1955 года и папа и мама одновременно оказались в больнице. Папа с диабетом, а маме делали гинекологическую операцию. И с нами, детьми, жила Вера Васильевна. Каждый день она подробно записывала все свои расходы в особую тетрадочку, чтобы отчитаться перед мамой (хотя мама никогда и не спросила бы ее о расходах. Более того, даже когда Вера Васильевна ей пыталась рассказывать и показывать расходы, мама слушала крайне невнимательно. Ее совершенно это не волновало. Сама, конечно же, истратила бы гораздо больше - и она это хорошо осознавала). Ходила Вера Васильевна со мной в Пушкинский театр получать папину зарплату, терпеливо ждала, пока чуть ли не все актеры объяснят мне, что болезнь у папы не опасная, что теперь есть такое средство, как инсулин.

По утрам Вера Васильевна нас поднимала в школу, готовила нам завтрак, ходила в школу на родительское собрание, просматривала домашние задания. А летом, когда уже родители вышли из больницы и мы все уехали на дачу, Вера Васильевна поехала с нами. И, по-моему, впервые в истории нашей дачи была собрана вся красная смородина! (Обычно сбор этого урожая забрасывался на середине, и смородину склевывали птицы или она просто осыпалась). И здесь мы получили тихий урок тщательности, подробности, добросовестности.

Собственно, после смерти нашей бабушки, уход которой я не воспринял как трагедию, кончина Веры Васильевны была первым ощутимым ударом, первой встречей с неизбежной бесконечностью. И поэтому, наверное, в деталях помню тот день 8 февраля, когда позвонила племянница Веры Васильевны, В. В. Малахиева (замечательный художник-скульптор Ленинградского театра кукол) и сообщила о смерти нашей дорогой Кюбли де Монар. Папа грустно сказал тогда:

- Отмаялась...

Вот написал я о Вере Васильевне и подумал: ведь читатель ждет от меня "громких" имен, а я все - о Вере Васильевне, еще о двух тетях Верах, о тете Гале, да о столяре Федоре Степановиче. Но, поверьте, все эти люди, которые были близкими нашей семье, не менее (а иногда и более) заслуживают биографии, чем иные артисты и писатели с громкими именами. А потому, прошу Вас, уважаемый читатель, если это возможно и если убедит Вас мною написанное: проникнитесь хотя бы частью той любви к людям, о которых я пишу, какую испытываю к ним я, какую испытывали к ним мои родители. Это и был круг их общения, среда их обитания. Среди самых близких папиных друзей были водолаз Николай Иванович Тихомиров - едва ли не самый близкий друг последних 19-ти лет папиной жизни, полковник Геннадий Иванович Гончаров начальник той воинской части, которая располагалась вблизи нашей дачи, шофер Леонид Петрович Остапенко и его жена Клавдия Федоровна, бывшие почти что членами нашей семьи, генерал Ленинградской милиции Иван Владимирович Соловьев, инженеры Валентин Павлович Андреев - друг папиного детства, и Федор Павлович Масленников - самый близкий друг моего дяди, Петра Васильевича, инженер Борис Николаевич Павловский, юрист, папин земляк, Борис Пантелеймонович Румянцев и его жена Мария Васильевна. И их в нашей семье любили, возможно, больше, чем коллег-артистов.