Часов в восемь вечера все туристы прошли через таможню с пограничниками и собрались в накопителе Внуковского аэропорта. Пришли дежурные и нас повели вниз на летное поле, где стояли автобусы, в которые мы и начали рассаживаться. И вот она, наконец, огромная серебристая сигара ИЛ-86. Все три трапа отпущены, каждая группа знает свои места, посадка началась. Бортпроводницы бегают между рядами, усаживая на место наиболее беспокойных пассажиров. Мне досталось кресло напротив иллюминатора, но прямо над крылом самолета. Вид из окна мне очень не понравился, все крыло было покрыто коркой льда. В этот день случился один из природных катаклизмов – в середине зимы пошел дождь, который покрыл льдом все вокруг. Интересно, как же весь фюзеляж-то выглядит? Нам уже рассказали все о правилах безопасности на борту, самолет прогрел двигатели, но трогаться он и не пробовал. Время шло, пробегавшая мимо стюардесса объяснила, что мы ждем машину, которая должна обработать наш самолет противообледенительной смесью.
Прошел еще почти час, никаких видимых изменений за бортом не было, мало того, постепенно заглохли или были выключены все до одного самолетных двигателя. Последнее всех обеспокоило, начались расспросы бортпроводниц, но они, то ли сами не знали, то ли держали все происходящее в секрете. Неожиданно начала открываться дверь и стал опускаться трап в среднем салоне; естественно, двигаться они начали не сами по себе, на какие-то кнопки или рычаги нажимала высокая темноволосая девица в форменном голубого цвета костюме – старшая бортпроводница, которую все уже видели, когда она с микрофоном в руках объявления делала. По трапу поднялся знакомый майор, начальник смены погранотряда. Объявление, которое он сделал, никого безучастным оставить не могло, потому что оно грубо меняло планы всех без исключения пассажиров, находящихся в самолете, а также тех, кто ждал этот самолет в далеком Стамбуле:
- В связи с сильным обледенением самолета вылет рейса в Стамбул откладывается до утра. Прошу всех освободить самолет.
Шум поднялся страшный, каждый пытался перекричать всех вокруг, потуги майора хоть как-то успокоить народ ничем не заканчивались. Старшая второй группы, симпатичная женщина, бывшая в прошлой жизни директором школы, Людмила Петровна Майорова, взяла инициативу в свои руки. Голос у нее был звучный, многолетняя привычка разговаривать с толпой школьников даром не прошла, ей быстро удалось добиться относительной тишины, и она прямо в микрофон начала долбить пограничника жесткими вопросами, давая тому возможность отвечать тоже в микрофон.
- Что случилось с антиобледенительной смесью, куда она делась?
- Ее просто на всех не хватает, запасы оказались недостаточными.
- Но остальные самолеты взлетают, мы это в иллюминаторы наблюдаем. Так что получается, они рейсовые и их обработали, а мы чартер и поэтому нас можно побоку пустить?
- Я не знаю, это руководство аэропорта решение принимает.
- Допустим, что вы действительно не знаете, тогда ответьте, кто это знает, и почему вас к нам послали? Они там наверху решили, что мы, увидев вашу форму, добровольно покинем самолет? Они там совсем в полном неведении, что ли, сидят и не знают, что мы здесь находимся с восьми утра? Что мы в самолет попадаем после жесткого досмотра каждого места багажа? А теперь что, мы должны выйти из самолета и куда деться? Домой возвращаться, что ли? А у кого дом за тысячу верст, им что делать? Сейчас полдесятого вечера, к восьми надо, по вашему предложению, уже сюда же вернуться, вы-то как это себе представляли, когда к нам с этим предложением пришли? Товарищи, я правильно все говорю? – одобрительный гул, раздавшийся в ответ, подтвердил все ее слова.
- В общем, так, товарищ майор, возвращайтесь назад и скажите тем, кто придумал вас к нам на растерзание послать, что вы живы-здоровы, никто вас и пальцем не тронул, а мы ждем кого-нибудь более информированного из аэропортовского руководства. Да, и не забудьте передать, что по всем срокам у нас сейчас ужин должен быть, поэтому пусть и об этом позаботятся, - последние слова были встречены бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию - ну, тут я слегка утрирую, напоминая всем этот знаменитый комментарий к выступлениям Генеральных секретарей ЦК КПСС - но хлопали действительно долго и дружно.
Минут через пятнадцать старшая стюардесса вновь привела в действие систему опускания трапа и открывания двери и в проеме появилось два человека. Первый был мужчина лет сорока в форменном пальто, а следом за ним шла молодая женщина.
- Разрешите представиться, - это мужчина взял микрофон в руки, - я начальник отдела Внуковского авиаузла, рядом со мной руководитель группы по связям с общественностью. Мы пришли поговорить с вами. Положение сложилось достаточно сложным, и ваше упрямство ни к чему не приведет. Руководство авиаузла считает, что наилучшим решением возникшей проблемы будет ваше согласие на выход из самолета и разъезд по домам.
- Простите, - микрофон вновь оказался в руках у Людмилы Петровны, - а разве майор вам нашу позицию не передал? И чем она вызвана вы тоже не знаете? Мне что, с самого начала все объяснять надо? Неужели вы не понимаете, что по вашей вине триста с лишним человек в Москве и ровно столько же в Стамбуле оказались в подвешенном состоянии? Неподготовленность наземных служб к изменению погодных условий привели к коллапсу в аэропорту. Мы внимательно следим за ситуацией на летном поле. За последние десять минут ни один самолет не поднялся в воздух. Это говорит только о том, что майор сказал правду, и у наземных служб закончилась антиобледелительная смесь. И теперь вы хотите, чтобы мы вышли из теплого самолета и неизвестно куда ушли, и это зимой, ночью? Вы что, совсем ничего не понимаете? Первое, что сделаю я, например - подниму на ноги всю пишущую Москву и, поверьте, уже через пару часов здесь будут представители всех независимых отечественных и зарубежных печатных изданий. Интересно, как такой поворот в развитии событий оценит ваше руководство, и сколько после этого вы сможете рассказывать, что вы начальники отдела и руководитель группы?
В самолете раздался громкий смех.
- Значит так, мы не террористы и мы не захватывали этот самолет, но у нас тоже есть свои требования – голос Людмилы Петровны был очень жестким и безапелляционным, - первое, мы отсюда никуда не уйдем, слишком тяжело сюда мы попали; второе, каждые шесть, по-моему, часов пассажиры, которые не могут вылететь из-за метеоусловий или отсутствия самолета, должны быть обеспечены горячим питанием. А теперь можете вызывать ОМОН или каким там еще образом вы хотите вынудить нас покинуть борт?
Представители аэропорта стояли растерянные, быстро переговариваясь друг с другом. Все мы сидели на своих местах, откровенно наслаждаясь их видом, но вот они что-то сказали бортпроводнице и покинули самолет.
- Через десять минут вам будет предоставлено горячее питание.
Эти слова по радиосети были встречены оглушительными аплодисментами и криками "Ура".
Ночь прошла спокойно, если можно так назвать скрюченное сидение в авиационном кресле, но, по крайней мере, никто больше не приходил с требованием освободить самолет. В восемь утра к нашему борту подъехала специальная машина с отработанным турбореактивным двигателем, жар, от которого быстро растопил лед со всех плоскостей ИЛа, следующая машина полила всё неким раствором, в тот момент все надеялись, что это антиобледенитель был, и еще через полчаса мы уже были в воздухе.