В городке - 1

Канада. Land office, или „городок". 3-е июня 1899 г.

В „городке", как назвали духоборы Land office, инженера мы не застали.

Все население „городка", состоящее большею частью из железнодорожных рабочих и небольшого числа фермеров, ждало его с нетерпением со дня на день. С его приездом должны открыться земляные и другие работы на строящейся линии, куда и пойдут все живущие здесь англичане за исключением двух-трех лавочников и трактирщиков. А пока, за неимением какого бы то ни было дела, большинство проводит время в игре в фут-болл и толчется в двух местных бордингаузах, не зная куда деваться от скуки и безделья.

Среди поселка, на видном месте, возвышается большая палатка: это и есть поземельная контора Land office. Начальник ее, мистер Гарлей, главное лицо этого поселка, он же и иммиграционный чиновник, сказал нам, что инженер Торнбулль не может приехать сюда, пока не установится сухая погода. Если бы даже ему это и удалось, то все равно теперь нельзя начинать работ, так как всюду по линии еще стоит вода, которая делает невозможными какие бы то ни было работы.

— Впрочем, — заключил он, — может быть, возле Коуэна и лучше; этого я не скажу. И очень может быть, что еще сегодня мы будем видеться с инженером... Только предупреждаю вас, что если вы хотите взять земляные работы, вам нужно быть настороже и ловить Торнбулля, как только он здесь покажется. Здесь есть один англичанин, — продолжал он конфиденциально, — который хочет взять подряд на земляные работы по всей линии. И если это ему удастся, то вашим людям тогда ничего не останется, так как он хочет привезти для этого дела итальянцев...

Очевидно, надо принять все меры, чтобы захватить эти работы и опередить англичанина-подрядчика. Как мы узнали, этот энергичный малый пытался было пробраться в Коуэн к инженеру, но, к счастью нашему, принужден был вернуться с половины пути, так как разлившиеся речки не позволили ему продолжать дорогу.

Слушая рассказы о невылазных топях, о том, что у одного фермера на этой дороге потонула лошадь, нам с Зибаревым тоже не оставалось ничего другого, как сидеть в городке и ожидать приезда инженера.

В городке мы с Зибаревым застали еще около пятнадцати духоборов. Это были частью елисаветпольские, частью духоборы с Северного участка, тоже ожидавшие открытия работ на линии. Кое-кто из них и теперь зарабатывал понемногу. Некоторым удавалось найти небольшие работы в роде пилки дров здесь же в городке, иные работали у живущих вблизи фермеров. Но всего этого было так немного, что и считать нечего.

Жили мы все в том же блокгаузе, где останавливалась еще зимой первая партия рабочих, направлявшихся в прерию. Теперь здесь выстроены в два этажа нары и во всю длину помещения стоит длинный стол.

Питаться нам приходится неважно, так же как и в селениях. С утра некоторые из духоборов отправляются в прерии и скоро возвращаются с огромным количеством земляники и клубники. Это — главная приправа к хлебу. Этих ягод здесь такое множество, как редко где можно встретить. Конечно, их едят в огромном количестве во всевозможных видах, а некоторые из духоборов, позапасливее, сушат землянику тонкими лепешками на зиму.

Большая часть дня проходит в беседах о том, что видели здесь духоборы, и в рассуждениях о заработной плате и необходимости скота. Иной раз духоборы затягивают псалом, что привлекает к ним праздных англичан. Войдя в блокгауз, англичане рассаживаются на скамьях в самых свободных позах, забросив ноги на скамью, и, не снимая „кап", продолжают курить свои трубки, изредка сплевывая в сторону желтой струйкой.

Скоро весь сарай наполняется дымом, и слышатся довольно-таки грубые шуточки, вознаграждаемые здоровенным хохотом публики. Все это крайне не нравится духоборам, но они спокойно продолжают свое пение и, окончив, с достоинством умолкают.

Англичане пробуют заговаривать, но духоборы отмалчиваются.

— Чего там еще! Не понимаем мы, что вы гутарите-то. Вот и все...

— И чего только шляются!

— Коли б с добром, а то придет, напустит смраду того, а сам смотрит, как бы над человеком посмеяться: гогочет как гусак, сам не знает чего!

Духоборы жаловались, что английская молодежь беспокоит и всячески задирает их.

— Намедни, вечером, наш было вышел на двор, а тут подоспели немцы и начали в него щепками кидать. А когда наши убегли в сарай, они давай колотить в двери камнем.

— Так прямо и сыпали камень за камнем, ровно из пистолета палили, а сами заливаются там, на дворе.

Из разговоров с англичанами я понял, что подобное преследование духоборов было своего рода экзаменом. Англичане, прослышав о том, что духоборы считают всякое насилие над человеком за зло, узнав, что последние руководятся в своих поступках принципом „непротивления злу", решили со скуки заняться исследованием этого вопроса на практике.

Очень уж соблазнительно было такое положение. С одной стороны — полная праздность и скука, с другой — кучка людей, которые, как говорят, позволяют с собой делать все, что угодно, не сопротивляясь. Понятие о „непротивлении злу" поклонникам бокса никак не давалось.

— То-есть как же это? — рассуждали Джоны и Томми. — Чтобы кто-нибудь, чорт побери, меня дул, а я молчал, что ли? Так что ли, говорят эти дюки? — говорят они, тараща глаза и поднимая брови. — И для чего же тогда бокс? А чтоб его громом разбило, ведь это — сущая нелепица, прокляни я свою жизнь! Этого не может быть.

Вопрос начинает занимать праздный поселок все больше и больше.

„Может-быть, — думается им, — это только такая религия, а на самом-то деле тронь только, — они тебе, пожалуй, такого непротивления зададут, что ой-ой-ой!"

Наконец, выискиваются молодчики, которым такая неизвестность становится невтерпеж. Пробуют толкать этих „здоровяков", но „здоровяки", к общему удивлению, уступают. Первая проба еще больше раззадорила добровольных исследователей, и они уже не довольствуются такими пустяками, — они уже пускают духоборам в лицо дым, бросают в них щепки, вваливаются к ним в дом толпой и ведут себя там, как в свинушнике, все это, однако, переносится терпеливо, без возражения, — поговорят что-то только да покачают укоризненно головой.

Шутки и издевательства начинают носить какой-то повальный характер.

Почти во всех местах Канады, где жили духоборы, им пришлось испытать это отношение англичан. В конце концов, однако, духоборов оставили в покое и относятся к ним с уважением, которое, впрочем, вызвано лишь твердостью духоборов в своих убеждениях. Самый же принцип „непротивления" вызывает попрежнему, смотря по субъекту, порой раздражение, порой недоумение, а чаще всего — самую ироническую насмешку и веселый хохот.

Вчера вечером произошла следующая история: „старички" и молодежь сидели за длинным столом и пили чай; шла мирная беседа. Вдруг дверь широко распахнулась и в сарай ввалилось двое английских юношей. Оба они, как видно, здорово подвыпили и были теперь в отличном настроении духа, — в самом подходящем для того, чтобы познакомиться с религиозными воззрениями духоборов. Один из них, заложив руки в передние карманы брюк и широко раздвинув ноги, очевидно, не очень доверяя им, остановился у входа. „Капа" его совершенно сползла на затылок. Веселыми, наглыми глазами он оглядывал всю компанию. Его товарищ, несколько споткнувшийся при входе и оттого обнявший для поддержания равновесия столб, некоторое время так и стоял, нагнувшись вперед, обнимая одной рукою необходимую для себя подпорку и, опустив голову книзу, мрачно разглядывал землю.

Духоборы молчали и спокойно разглядывали своих гостей.

— Ишь, как славно! — проговорил кто-то спокойным голосом.

— Эй, вы!.. Добрый вечер!.. — прокричал веселый малый.

— Здравствуй, здравствуй, дорогой гостюшка! — ответили, посмеиваясь, духоборы.

— Что они говорят там? — спросил, икнув, серьезный человек, все еще глядя в землю.

— А я разве знаю!.. Я думаю, благодарят за посещение.

— Правильно, — согласился его товарищ.

Затем началось „действие".

Сначала веселый малый дергал за рукава сидящих духоборов, толкал их под локоть, так что те проливали чай на стол, кричал петухом над ухом, и т. п. Духоборы отмалчивались, с сожалением поглядывая на „весельчака".

— Что делают тольки, что делают! — вздыхал кто-то, покачивая головой.

Собравшаяся понемногу толпа англичан, стоя в дверях, наблюдала за происходившим.

— О, эти молодцы покажут им „непротивление"! — слышались оттуда веселые восклицания.

— Билли!.. Послушай, Билли, — обратился мрачный мужчина, все еще не покидая столба: — не слишком ли ты любезен, мой дорогой? Я говорю, ты очень любезен с ними... Ты попробуй насыпать им в чай песку... попробуй...

— Это идея! — гогочет экспериментатор и, набрав возле печки золы, высыпает ее в кружку одного из старичков.

— А Боже мой! — поворачивается обиженный старичок, — ну, и к чему ты сделал такое, а? Ну, скажи, к чему это самое?.. Нешто так можно!

— Ну и народ! — раздаются замечания среди духоборов. — Это хуже азиатов... Не приведи Бог...

— Люди, которые не понимают... которые темные... как ты ему растолкуешь... — слышатся голоса.

— Ничего больше, как надоть на запоре двери держать, вот тебе и все...

— Хуже татар, — сравнил кто-то из старичков.

— Глядите, глядите, — гоготали англичане, оскаливая зубы: — сидят все, как будто бы им сахару насыпали!

— Нет, это — совершенные варвары.

— Это, положительно, хуже негров, вот будь я проклят, если не хуже!..

— Вот, дурачье! Дикари... — хохотали на все лады англичане, наслаждаясь зрелищем и подуськивая разгулявшегося Билли на новые штуки.

Продолжалось это довольно долго, но вот как-то Билли подошел к пожилому уже старичку и, щелкнув его по макушке, плюнул в его чай при общем хохоте публики. Проделав этот „номер", он повернулся к публике и стал говорить довольно бессвязную речь о том, что, без сомнения, это — круглые болваны и что нужно бы их повыучить кое-чему...

Духоборы покачивали головами, охали, ахали, удивляясь, в свою очередь, дикости „немцев". В это время из-за стола медленно поднялась дюжая, нескладная фигура молодого елисаветпольца, молча глядевшего до сих пор. Вылезши из-за стола, он как-то нерешительно, точно конфузясь своей огромной фигуры, потрогал воротнички своей рубахи, оправил казакин и, робко откашливаясь, пододвинулся к разглагольствующему Билли.

С таким же спокойным лицом, ни слова не говоря, он схватил одной рукой бедного Билли за шиворот, а другой, размахнувшись, тяпнул его по уху, да так тяпнул, что тот только икнул и свалился без чувств на землю.

Посмотрев несколько мгновений на лежавшего у его ног Билли, парень, покраснев от сдержанного волнения, возвратился на свое место.

Произошло это все так неожиданно, что и духоборы и англичане на несколько минут оцепенели.

Наступила тишина. Слышалось только тяжелое сопение слисаветпольца.

— Дзатс олль-райт![1] — произнес пьяный голос мрачного товарища Билли.

— Ну, это ты напрасно, — заволновались духоборы, поднимаясь со своих мест и собираясь помочь ушибленному англичанину.

— Ну и к чему это? К чему ты темного человека изобидел, который по неразумению, по слепоте своей...

— Эх ты, право!.. — говорил трогательным, взволнованным голосом старичок, подойдя к молодому елисаветпольцу и заглядывая ему в глаза с жалобным упреком.

— Нешто это нашее дело воевать, а?

— Не гоже... Не гоже... — слышались со всех сторон упреки.

Молодой парень, покрасневший от стыда до кончиков ушей, стоял с опущенными руками среди выговаривавших ему стариков и растерянно глядел перед собой, очевидно, сам не понимая, как мог случиться такой грех.

Англичанина привели в чувство, и он ушел вместе с товарищами, одобрявшими „молодца", сумевшего постоять за своих.

В объяснение этого поступка, совершенно невероятного и невозможного даже для самого рядового духобора, нужно сказать, что елисаветполец этот принадлежал на Кавказе к группе духоборов, которые активного участия в известном движении 1894 — 95 г. не принимали. Им не приходилось, как остальным выселившимся духоборам ценой крови отстаивать свои принципы; их убеждения, если можно так выразиться, не закалились в горниле испытаний, и потому между ними, в особенности среди молодых парней, можно было встретить людей, недостаточно проникшихся идеей непротивления злу насилием.

Насколько случай этот среди духоборов является необыкновенным и диким, можно судить по тому, что слух о нем пронесся по всем селениям и взволновал не на шутку духоборческое общество.

Не говоря вообще о необыкновенной последовательности духоборов в проведении ими идеи непротивления в жизнь, так как это составило бы особую задачу, не могу не упомянуть об одном чрезвычайно ярком случае, когда один из англичан-фермеров ударом ноги убил игравшего с его детьми ребенка-духобора. Отец его, однако, употребил все усилия, чтобы освободить фермера от преследования закона и, несмотря на все свое тяжкое горе, простил его и мог говорить с ним вполне дружелюбно, как с братом. И случай этот является далеко не чем-нибудь исключительным, необыкновенным. Поступить иначе в подобных случаях духобор не может. Для духобора иное отношение к подобному вопросу было бы преступлением.