Записки рыболова-любителя - 67

67

К ноябрьским праздникам отец мой получил, наконец, квартиру в Севастополе, и мама с Милочкой окончательно переехали к нему. Этот переезд обогатил нас с Сашенькой мебелью, которую мои родители не захотели везти с собой, решив купить новую. Так в нашей ладушкинской квартире появились диван, кресло, круглый стол, деревянная полуторная кровать, пара стульев, огромный двухтумбовый письменный стол и маленький туалетный столик - две последние вещи сохранились ещё с таллинских времён и достались нашему семейству в наследство от Шабровых, уезжавших из Таллина в Ленинград.

Квартира наша в Ладушкине сразу приобрела почти законченный жилой вид. Несмотря на то, что подаренная мебель  была уже весьма обшарпанной, она исправно прослужила нам все восемь почти последующих лет нашего житья в Ладушкине, а некоторые вещи и по сю пору служат нам уже в Калининграде (писано в 1981 году), хоть мне и стоило трудов уговорить Сашеньку не выбрасывать, например, кресло, стулья, письменный стол и туалетный столик при нашем переезде из Ладушкина в Калининград. Круглый же стол и кровать остались в Ладушкине.

Надо сказать, что в те и многие потом ещё последующие годы я часто вёл борьбу с Сашенькой за старые вещи, иногда и просто за хлам - картоночки, верёвочки, дощечки, детали непонятно от чего, которые она норовила выкинуть, игнорируя мой девиз: "В хозяйстве всё может пригодиться", до скандалов дело доходило. В этом моём крохоборстве было, конечно, и рациональное зерно, ведь и вообще трудно провести грань между предусмотрительностью и жадностью, но всё же самому мне это моё качество казалось не слишком симпатичным, хотя, быть может, и полезным, и я старался от него избавиться.

7 ноября 1967 г. День 50-летия Советской власти народ отмечал на демонстрациях, а мы с Сашенькой отправились на пустынную Бальгу.

Итак, осенью 1967 года я продолжал работать в Ладушкине, ездил вместе со всеми на станцию, которую теперь возглавила Суходольская, тепло относившаяся ко мне, просиживал целыми днями в библиотеке, изучая статьи, пытался нащупать решение своей задачи, но радикальных сдвигов долгое время достичь не удавалось. Прогресс если и был, то просто в понимании проблемы и в расширении кругозора.

И всё же это моё сидение принесло, наконец, свои плоды: лёд тронулся, количество перешло в качество - меня осенило! Я увидел, что Гульельми, а вслед за ним и я в своей дипломной работе в сущности неправомерно ограничились рассмотрением задачи в приближении геометрической оптики (так называемое ВКБ-приближение - Вентцеля-Крамерса-Бриллюэна), и что если попытаться применить к решению задачи метод возмущений, широко используемый в квантовой механике, то ВКБ-решение будет всего лишь нулевым приближением. А если попробовать перейти к следующему, первому приближению?

Я вывел формулы в этом приближении, но они сами по себе мало что говорили, так как приводили к интегралам, не берущимся в квадратурах, то есть аналитически, а требующим численного интегрирования. При современных ЭВМ, даже самых простеньких, такого рода задачки - упражнения для десятиклассников. Для меня же в те времена программирование и вычислительные методы оставались вещами в себе, хоть я и сдал какой-то там зачёт на эти темы в университете. Да и не было в Ладушкине никаких ЭВМ, микрокалькуляторы тогда существовали только за рубежом, так что всё, чем я располагал на станции, сводилось к электромеханическому арифмометру - счётной машинке "Вильнюс", считать на которой было всё же быстрее, чем на логарифмической линейке.

И вот на этом самом драндулете, который каждое своё арифметическое деяние сопровождал грохотом и подпрыгиванием, я взялся за вычисление требуемых интегралов методом трапеций, пользуясь, разумеется, ещё и таблицами элементарных функций. Работа эта - довольно кропотливая и нудная, требующая усидчивости и терпения, заняла у меня недели три или четыре, в течение которых я каждый день, приезжая на станцию, не вставал со стула от звонка и до звонка, благо и курить тут же можно было.

Первые же результаты воодушевили меня: переход к следующему приближению существенно изменял решение задачи и, главное, в нужную сторону - туда, куда того требовали экспериментальные данные. Мучиться с этим "Вильнюсом" явно стоило, и я продолжал упорно долбить по его клавишам, заполняя колонками цифр большие, предварительно разграфлённые листы бумаги.

"Сдвинулось, ей-Богу, сдвинулось!" - внутренне ликовал я. - "Срочно нужно ехать к Брюнелли, тот, небось, уж на меня рукой махнул".

Я списался с Б.Е., узнал, когда он будет в Ленинграде, и приехал к этому сроку туда сам. Б.Е. несколько дней изучал мои результаты и объявил, наконец, что они ему понравились. Похоже было, что он обрадовался им не меньше меня. Мы обсудили с ним, какие варианты считать дальше, а то, что посчитано, Б.Е. велел готовить к публикации.

Я сел писать статью и через неделю принёс Б.Е. довольно громоздкое сочинение, которое ему резко не понравилось. Моё огорчение от его оценки было написано у меня на лице, видимо, так явно, что Б.Е. счёл нужным меня утешить:

- Выпускники вузов, как показывает мой опыт, обычно русского языка не знают. Это Ваша первая попытка, и ничего удивительного в том, что Вы написали плохо, нет. Научитесь, это дело наживное. Было бы о чём писать.

Б.Е. конкретно указал, что именно плохо в статье, и велел переделать. Второй мой вариант ему тоже не понравился, и он написал свой собственный. Теперь уже я придирался к его фразам, но в целом на основе его варианта и родилась наша первая совместная статья.

А дальше дела пошли быстрее. Направление исследований и способ решения задачи были найдены, оставалось только "пахать".