Дневник (1881-1893) - 15

29 октября

26 в.— Иванушкинская, 26 в.— Мутинская, 23 в.— Ичера и Мутинская дер.

30 октября

31 в.— Дарьинская, 20 в.— Ильинская, 23 в.— Ларинская, 25 в.— Шишнякова.

31 октября

28 в.— Горбовская, 26 в. — Алексеевская.

Между Вишняковой и Горбовской,— селение Чечуйское, в котором волостное правление.

На П.-Быковскую ст. мы приезжаем ночью. Деревня находится на другой стороне и теперь отделена от станка ледоходом. На этой-же стороне под горой стоит домик, где живут ямщики и устроена временная почтовая станция. Ее одинокий огонек мелькает на фоне густой тайги. Рядом в большой яме горит огонь, валит дым, по временам обливая красным светом дикую окружающую картину.

Ночевать здесь неудобно. Ямщики сами предлагают ехать далее,— но нам предстоит одна из худших станций на протяжении всей Лены. Уже давно по сторонам нашего пути, то справа, то слева в реку вдаются массивные каменные громады, под которыми приходится пробираться по кучам навалившихся камней или по голому гладкому льду. Это так назыв. "щеки", или по местному — быки. Летом, когда вода стоит высоко,— эти быки торчат прямо из воды, на поворотах быстрой Лены, как-бы поджидая тяжелые неповоротливые барки и неуклюжие плоты. В 4-х верстах ниже ст. Дубровной мы проехали мимо так назыв. Бачинской Телки, о которую некогда разбились барки купца Бачина. Теперь нам предстояло взбираться на хребет Пьяного Быка. Название это, под которым он известен очень далеко, утес получил с тех пор, как "забодал" целый транспорт спирту. Разбив вдребезги барку, изломав бочки,— которые носились вокруг него по волнам, бык выкупался в хмельной влаге и с тех пор за ним утвердилось имя — Пьяного.

— Трудно ехать-то, господа,— обратился к нам ямщик,— придется выходить, на угоры-то здыматься...

— Скоро-ли?

— Да и сейчас вот, тоже угор... саженях в 50-ти. Он выпустил лошадей во весь дух, но пробежав на под'ем сажень 10,— лошади остановились и кошовка стала катиться вниз. Мы вышли.

Узкая дорога круто подымалась вверх. По бокам шумели деревья. Вечер был темный. Укатанный снег скользил под ногами и еще затруднял без того нелегкий под'ем.

Вершины растущих внизу сосен давно уже стали вровень с нашими ногами, а дорога все еще идет на гору, теряясь в темноте. Снизу, торопливо брякая колокольцами, взбегают лошади,— каждую минуту останавливаясь и тяжело переводя дух.

Наконец мы на вершине утеса. Луна еще не взошла, небо заволочено мглою. Влево, далеко внизу, чернеет широкая темная излучина реки, между белыми, покрытыми снегом заберегами. Над нею несется густая мгла заволакивая высокие горы противоположного берега. Справа шумят лиственницы и сосны. В эту сторону с пади в падь, с горы на гору — идет дикая, необитаемая непроходимая тайга.

— Беды,— говорит ямщик, отирая вспотевший лоб.

Наши спутники — спиртонос и отставной чиновник подходят снизу.

— Бывают тут у вас несчастья?— спрашиваю я.

— Как не бывают? Этто лошадей что есть на лесинах вешали. Горячего коня как тут удержишь... а разбежится — на повороте то прямо на лесины и вскочит — бывало это... не дай Господи.

— Да, тут один "горный" во весь мах на тройке спускается...— раздается в темноте резкий голос спиртоноса.

— Какой горный?— спрашиваю я.

— Ну... "Горный" — сами догадывайтесь,— инженер...— насмешливо об'ясняет спиртонос...

— Не к ночи помянуть,— робко добавляет ямщик и пугливо оглядывается на тайгу. В тайге тихо... точно кто настораживает чуткое ухо. Только временами по верхушкам протянет верховой ветер, да снизу из под скалы доносится треск. Это бык балуется, разбивая вдребезги набегающие на него льдины.

— Да,— продолжает спиртонос, как-будто бравируя, важно катался бывало с горы с этой... рассказывали мне старые ямщики. От колокольцев гром на 3 версты. Всполошатся все — ждут — не начальник ли... Никого и нету.

— Да,— тихо добавляет ямщик,— а то бывало бежит под быком лодка на пяти веслах,— так мимо гольца струю и режет. Выбегуть встречать — никого!..

— А теперь — бывает это?

— Меньше... а между прочим — куда девается?...

Действительно — куда девается. Где же и проживать еще темной, нечистой силе как не здесь, в диких расселинах,— где слева бурлит пучина, а справа стоит неведомая лесная дичь. Сойди в сторону версты на 3 и уже забредешь в чащу, гда не бывало ноги живого человеческаго существа. Только далеко, далеко по горным речкам бродит дикий тунгус, для которого каждая лесина трепещет своей особой жизнью могучего и злобного фетиша.

— Ну, садитесь, с Богом!— приглашает ямщик до нового под'ема или слишком крутого спуска; по отлогостям лошади бегут бойко и колокольцы взапуски, как то крикливо и гулко, будят в падях чуткую таежную тишь.

А вот и спуск... Дорога узкой полоской теряется в темной пади. Выходим из саней и идем вперед, пока ямщики тормозят сани, перевязывая полозья веревкой. Кой-где то и дело падаем и подымаемся, а сзади упираясь ногами, скользя, падая под коней,— ямщики употребляют все усилия, чтобы сдержать рвущихся лошадей. Спуск оказывается для них еще тяжелее под'ема. Три таких пади пересекают нашу дорогу на расстоянии 17 верст.