13/VI. 3накомая женщина из Джезказгана.
— У нас живут от свадьбы до смерти.
То есть по распоряжению горсовета дают на свадьбу семь килограмм мяса и на поминки — тоже семь.
Пустота в магазинах. В Кузяеве — час от Москвы — тоже пусто. Молока в четыре уже нет. Катька на одних хлопьях.
Только вот что — избавь нас от сытости. Не умираем — и спасибо. Почаще надо сравнивать. Сытость — синоним бездуховности. Кто-кто, а русские интуитивно не будут бунтовать из-за еды до последнего предела.
Книг на даче в Кузяеве мало, да это — не дача, если сравнить с Абрамцевом. Садовый домик, нет контрастов. Нашлась “Советская литература на подъеме” — о лауреатах Сталинских премий 1949 года. Кто?
Мелюзга: Бабаевский, Барто, Вишневский, Шпанов, Симонов, Ажаев, а также Коптяева, Панова, Львова и также много разных Долматовских. Хвалят их Львы Озеровы, Сурковы, Зои Кедрины, Скорины, Лужины, и сколько же у них впереди “славных” статей и книг! А уже (50-51-й) писали Овечкин, и Троепольский, и Тендряков, и Бондарев!
Ходили до карьера. Показал Кате церкви вдали, влево — недействующая, вправо — та, куда ходил и поведу Катю. Потом у пруда смотрели за мальчишкой-рыбаком и попросили половить, у него две удочки. Катя ловко ловила, и я не отставал, но сорвалась большая рыбка. А еще — Кате нечаянно дернули леску и крючком рвануло кожу на пальце. Вернулись и сидим в сухоте. Нарочно жду, пока Катя попросит есть. Она читает Чуковского “От 2 до 5”. “Терпи, коза, а то мамой будешь”, “Меня по-деревянному обозвали сучкой” и т. д. Нездоровое любопытство к родам: “Лапка из уха лезет” и т. д., сейчас вижу, что книга насквозь сделанная, дачная, дети с няньками, после детей записывают. Ляля Увейберг изрекла, а во втором издании ее авторство восстановлено. Дети — Велики, Фелики, Алики, Саррочки Брахман, Левики, Коти, Кити, Шюсии и опять Левики, Тиночки (написание авторское) — до того умные, что в насмешку Орлова, дочь уборщицы, для контраста говорит, что в заколдованном царстве сто лет не убирали: “Ну и пылища же там была!” Все, глядишь, умнее. Восторги Корнея, что считают муравья буржуем и т. д. И нахождение в этом нового, великого. Но это что? Выписываю. Речь о том, что дети (ссылка на внука, на Робинсона) не любят страшное, переделывают сказки. Это да, но вывод: “Словом, если Лев Толстой изобразил в своей сказке наряду с веселыми эпизодами грустные, четырехлетний ребенок поправит Толстого, вытравит из его сказки печальное, устранит те места, где говорится о неудачах героев, и оставит одни только удачи и радости”.
Как же не любят нас, как же хотят хоть чем-то, как-то укусить! И тут же рядом такие вещи, что трудно удержаться, чтоб не назвать фашизмом. После рассказа о страданиях Иисуса Христа, о том, что “прибили боженьку (прости, Господи, что переписываю этот сволочизм), прибили гвоздями к кресту, а боженька, несмотря на гвозди, воскрес и вознесся.
— Надо было винтиками, — посочувствовал внук”.
Даже не знаю, как назвать.
Противно дальше листать. Пошлость, злоба на русских.
“- Пушкина на дуэли убили…
— А где же был милиционер?”
Да, еще и доказательство близости детского языка и народного — русского, разумеется. Ох, евреи, евреи, как же хочется вам нас осчастливить, сделать нам “райские коммуны”, по звонку спать укладывать, да еще и объяснить, что (последняя цитата, противно) “многие создаваемые мальчиками слова ничем не отличаются от тех, какие создавались в разное время писателями, величайшими мастерами русской речи”. Дальше примеры, знаки равенства между “намакаронился” и “стушеваться”, “замолоточить” и “магдалиниться”.
Так вот, Лев Николаевич, Федор Михайлович, плохого не пишите, дети вас выправят, они ничем от вас не отличаются. Это им (детям и гениям) “внушено народом”.
Хорошо, что Катя, полистав, отложила. “У Юры в носу понос” — мерзость какая. Но это Катя. У нее поставленный голос. В 1957–1959 гг. я был в годах. А смеялся. Чем большую опасность для России от евреев видит какой-то писатель, тем быстрее, тем дружнее евреи его хвалят, истолковывают, обкладывают пыльным войлоком.
Дочка села тоже за дневник. А ведь и у меня в ее годы был дневник. Как-то бесчувственно воспринял я гибель юношеского архива. Отец сдал в макулатуру (в номенклатуру, выразился он).
— Ты всё пишешь, а я уже всё, — говорит Катя.
Наконец-то запросила есть. Открыли рыбу сайру, которая для завтрака.
Свободное копирование
