31 января. Ночь, понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, что “бывают мечты на Земле”.
Читаю Библию.
Ездил в субботу в Голицыно.
Ночь, уже перевалило за полночь,
Февраль. Вот и январь — две рецензии, десять писем — и всё. И ожидание исполнения приговора (цензурой над книгой).
В метро оставили бомбу. Взорвалась. Жертвы. Еще два взрыва на ул. 25 Октября. Смотрел “Село Степанчиково”, подумал вдруг, что в русской литературе нет почти ситуаций подслушивания. А у французов и кого угодно, и сколько угодно, и даже на этом стержень интриг, узнавания… А ведь неприлично подслушивать. Был грех за Львом Николаевичем: подслушивал.
Сейчас не спалось.
А сны — матушка! — сны какие снятся, если записать, так точно что сумасшедшего сны.
Помню, как меня поразило, когда открылся состав слова “с ума сшедший”. Бежал по коридору школы, кого-то толкнул. Обозвали этим словом. Потом в тишине шел по тому по коридору и дошло. С ума сшедший. А ведь произносилось: сумасшедший.
Холодильник, сволочь, аккомпанировал записи. Умолк.
Денег нет. Надю зовут в директора школы. Против. Одна толковая статья дороже месяца благотворительности. Хотя и это спорно. Вечный вопрос — осчастливить сейчас кого-то конкретно (ближних) или когда-нибудь, но многих.
Может быть, главный вопрос русской литературы в том, как, оставаясь порядочным человеком, открыть глаза на зло, скрывающееся под личиной добра.
Ой, хоть бы февраль, хоть бы февраль!
Свободное копирование
