7 сентября. Ну что, Николаич, с днем рождения! Спасибо, родные мои, мама и папа, что я живу.
С утра ходил к озеру. Через брошенный на зиму лагерь.
Взялся варить праздничный суп, да и провозился до полудня. Но уж зато и суп! Приходите, родные мои, сядьте со мной, поешьте, похвалите мою стряпню.
Наутро сон: ученики, дочь, бумажные деньги, общественные туалеты.
Народ, как отдельный человек — как относишься к нему, то и покажет. Охраняете от меня, не доверяете — буду воровать. Считаете пьяницей — подноси! и т. д. Но не только как отдельный человек. Всем вместе легче быть порядочными.
День удивительный. Солнце вышло, греет. Ветерок налетает, разбросал начатый рассказ и чистые листки по траве. Падают листья. Стол засыпан хвоей сосны. Тихо. Еще ходил по лесу, выдумав причину — найти ореховую палку. Лишь бы причину, лишь бы не работать.
Ручка — подарок Гурли Линден — отказала на слове “Сталин”. Как-то продолжит эта — испытанная в повести, заездившая три рублевых стержня?
Ой, хорошо! Продлись, продлись. Пил чай, гуляя с кружкой, срывал ягоды. По радио Марио Ланца. Много ли надо крещеному человеку?
В печку нарочно поднаметываю осину, понемногу, чай все время горячий, пахнет дымом детства. Лес шумит ласково. На сенокосе мы обедали под большой елью, а недалеко березы и осины. После обеда мама тихонько укладывала меня, и помню сквозь сон этот шум — ель шумит глухо, по-доброму, плещется береза, взлепетывает осина.
Ничего никогда не выразить. Одна надежда, что хоть что-то напомнишь, а остальное довообразят.
Кстати, дневник — та же ореховая палка, лишь бы не работать. Пойду закапывать стержень. Даже о своем захоронении у него не хватало силы записать. Молодец — выложился в прозе. А на слове “Сталин” заел. Мир праху! Не робей, не такие спотыкались. Поддержим огоньком. Сжег. Закапывать не стал — пластмасса. Не сгниет. Да и, может быть, по ветру прах долетит до родной Финляндии.
Свободное копирование
