Я так много говорю о фельдъегерях, потому что со многими из них имел дело да и потому, что в наше время они играли вообще большую роль и для них была порядочная жатва. Тут же кстати расскажу казус и еще про одного.
Когда меня везли в Петербург, на одной из станций мы с моим провожатым застали трех ужинающих фельдъегерей. Само собой разумеется, что мой тотчас же отправился к товарищам. За смотрительским столом сидел задумавшись станционный смотритель, старик в очках... Я завел с ним разговор, спросив:
-- О чем задумались, почтеннейший?
-- Ох, ох, ох! Настали крутые времена... вон четверо их сидят вместе и весело попивают, а по дорогам валяются загнанные лошади... Взгляните -- у нас три императора. Кого же из них признавать?
И он мне действительно показал три подорожные с тремя титулами: Александра, Константина, Николая.
-- Да, старик, время трудное, но не рассуждай и прописывай всех трех, да ежели еще предъявит какой-нибудь фельдъегерь и четвертого, то и того прописывай, а не то тебя прибьют.
-- Правда, правда, ваше благородие,-- сказал он, уже смеясь, и прибавил как бы с тем, чтоб показать свою сметку: -- А вы, вероятно, из числа арестованных, ваше благородие? Многих уже провезли... важных и хороших людей.
-- Готово! -- закричал староста, все вскочили, засуетились и поскакали на четыре разные стороны, как коршуны за своей добычей.
Когда Левашов позвонил и влетел новый фельдъегерь, как я уже сказал, генерал отдал ему пакет с черною печатью, показав на меня, примолвил: "В крепость". Свершилось!
Мы сошли вниз; тройка была готова: было 8 часов утра, когда мы спустились на Неву. Никогда мне не случалось встречать такого туманного, пасмурного, серого, печального дня. Глухое эхо раздалось под крепостными воротами, и сани наши остановились у комендантского дома.
В зале у коменданта я нашел несколько штаб- и обер-офицеров, которые при моем появлении что-то перешептывались, искоса на меня поглядывая. Что за лица? Никогда, нигде я их не видывал во всю мою службу. Я присел на стул и горько задумался -- у меня промелькнуло часто повторяемое моим бывшим наставником изречение Лютера: "Gott ist meine feste Burg" {Господь -- моя крепость (нем.).}.
Мимо меня шныряли плац-адъютанты с оранжевыми воротниками {им уже успели переменить формы), с озабоченными лицами... И есть отчего: бедняжки должны принимать такое количество и таких дорогих гостей. "Пожалуйте",--сказал одни из них, и я направился через несколько комнат к коменданту. Это был безногий Сукин, впоследствии граф. Когда я вошел, он с важным видом мне сказал:
-- Вы майор Л<орер>?
-- Я.
-- Я получил высочайшее повеление содержать вас в крепости. И, показав рукой на маленького, толстенького человека, которого я не заметил прежде, потому что такие господа обыкновенно к случаю как будто из земли вырастают, прибавил:
-- Плац-майор Подушкин вас проводит на вашу квартиру.
Свободное копирование
