Петербург. Знакомство с князем Тенишевым - 1

ГЛАВА VIII

Петербург -- Институт -- Б. -- Зыбины -- Остафьевы -- Знакомство с князем Тенишевым -- Париж -- Объяснение с князем

   Моя мать решила прожить у себя в имении зиму и предоставила мне свою петербургскую квартиру. За те два года, что я на ней прожила, я серьезно потрудилась над рисунком. Одно время усердно ходила в школу Штиглица, но из-за одного обстоятельства должна была ее оставить... У нас там был преподаватель, некий Маршнер. Когда я на уроках рисования с гипсов старалась всегда сесть поближе к модели или просила мне дать лучшее место по своей близорукости, Маршнер всегда запрещал мне переходить с места на место, а раз как-то, при всем классе, очень резко ответил мне: "Если вы близоруки, то нечего и учиться рисовать"... Сказано это было так грубо, и это была такая явная несправедливость, что я ушла из школы и стала брать уроки у очень симпатичного художника Нила Алексеевича Гоголинского, с которым у меня установились дружественные, хорошие отношения, не прерывавшиеся до самой его смерти.

   О театре я больше думать не смела, так как вся была во власти мужа, да, по правде сказать, меня и не очень тянуло окунуться в этот омут. Я пела много для себя, несколько раз с успехом в Смоленске и Москве на благотворительных концертах, у добрых знакомых, и все находили, что я хорошо пою. В Петербурге у меня составился небольшой, но приятный, симпатичный кружок. Павел Валерианович Столыпин и барон Петр Феликсович Мейендорф много и охотно аккомпанировали мне. Они оба были мне очень преданными друзьями, и в их обществе я чувствовала себя хорошо.

   Маню по требованию мужа пришлось-таки отдать в институт, к моему великому неудовольствию. Муж, к счастью для него, наконец, немного образумился и принял место юрисконсульта у Нобеля и часто по делам уезжал в Баку. Мы с ним не встречались. В его отсутствие я виделась с дочерью, но из года в год наши отношения с ней, к моему великому горю, делались все холодней. Видимо, на девочку кто-то влиял, и не в мою пользу. Бывало, приеду к ней в приемный час, она выходит ко мне неприветливая, надутая. Разговор наш не клеится -- холодом так и веет. Сердце сжималось у меня от этих встреч.

   Я не решалась смущать детскую душу, заставлять ее быть судьей наших отношений с ее отцом, становиться между нами. Считала нечестным осуждать, восстановлять ребенка против отца, отнимать иллюзии о нем. К несчастью, он думал иначе и, по-видимому, давно уже вливал яд в сердце моей дочери против меня. Эти преступные действия с его стороны принесли пышные плоды и причинили мне в свое время много горя.