Воспоминания Елены Робинсон - 38

Пение – моя стихия, и что и как пел мой отец. Я возвращалась домой и пела. Пела всё, что мы разучили на спевках, песни, которые пели, чеканя шаг солдаты, пела кое-какие арии из опер, которые иногда передавали по радио. Особенно любимыми ариями были те, которые пел мой отец. У него был красивый, проникновенный тенор. Вот как-то отец спросил меня, хочу ли я послушать настоящую оперу? Я удивилась, что после войны театр так скоро пришёл в себя? «Да, хочу!» – и с радостью запрыгала. Отец протянул мне билеты в Кировский оперный театр, на билетах я прочла П. Чайковский «Евгений Онегин». Мама «нарядила» меня в американское розовое платье, полученное по лендлизу и в парусиновые зелёные полуботинки.

Оперу я слушала, затаив дыхание. В голове моей роилась мысль: «как мог человек создать такую музыку – это свыше, Божья сила одарила Чайковского и двигала его рукой». Во время антракта у окна я заметила пожилую даму, вид которой отличался от всей советской театральной толпы. Это была настоящая барыня: Она была величественна и неприступна, в платье чёрного бархата с открытой шеей, в горжетке. Ничто не предвещало тогда, что через 13 лет, эта барыня станет моей родственницей и, что эти строки пишу я сейчас под её настольной лампой.

Пробудившийся интерес к музыке и тяга к ней, совсем не значили, что учёба в классе фортепьяно Екатерины Андреевны Сатурновой пошла хорошо. Как только я прикасалась к клавишам мои руки становились холодными, леденели, не могли играть. Екатерина Андреевна начинала зло смотреть на меня, требовала расслабить руки или распустить их, играть сверху… исторгать звук, а не тупо бить по клавишам. Чтение с листа так же шло плохо. Я переставала видеть ноты. Иногда Сатурнова била меня по рукам и тогда я превращалась в скалу. Мне казалось, что я попала к злой колдунье, которая всякий раз отбирает у меня музыку. Таким образом, получалось несоответствие: с одной стороны, тяга к музыке, с другой желание бросить уроки у Екатерины Александровны.

У меня не было музыкального инструмента. Георгий Петрович разрешил мне играть на его пианино. Но были большие неудобства, так как маленькая Женя мне постоянно мешала. Вскоре, к моей великой радости дядя Константин Николаевич Паффенгольц стал лауреатом Сталинской премии. Он купил себе новый Стейнвейн, а мне поставил свое старенькое пианино. Таким образом, для жильцов коммунальной квартиры я играла постоянно… К концу 1947 года у меня накопился небольшой музыкальный репертуар: я играла этюды Гнесина, маленькие вариации Генделя, фантазию Телемана, мазурку, «вроде вальса» и многое другое.