Франкенштейн принял меня у себя в кабинете. Вся комната была завешана и заставлена разными диковинками Азии: картинками, статуэтками, лакированными коробочками, вазами, изображениями Будды и т.д. А прямо против письменного стола возвышался уродливый восточный идол с загадочной улыбкой на устах. И тут все говорило о прошлом, не о настоящем.
Хозяин любезно пожал мне руку и усадил в кресло около себя. Он был высок, худощав, с впалыми щеками и костлявыми руками. Лицо было узкое, продолговатое, нос длинный, тонкий, с горбинкой. Под большим лбом, переходящим в лысину, глубоко сидели трагические глаза. Слегка волнистые седоватые волосы, откинутые назад, пышно прикрывали виски и легкой перемычкой бежали по темени. На взгляд Франкенштейну было лет за 50. Во всем облике его было что-то средневековое: не то монах иезуитского ордена, не то странствующий рыцарь феодальной эпохи. Глядя на Франкенштейна, я еще раз подумал, что монашки здесь очень к месту.
Наш разговор вначале носил чисто протокольный характер, Потом я осторожно стал его переводить на биографию хозяина. Франкенштейн очень живо реагировал на это, и спустя четверть часа я знал, что он рьяный католик и старый холостяк, что род его насчитывает свыше тысячи лет и дал немецкому народу много видных прелатов и государственных людей, что отец его был австро-венгерский дипломат и что сам Франкенштейн побывал в качестве дипломатического работника в Петербурге, Риме, Токио и Лондоне. Одно время он был секретарем министра иностранных дел барона Эренталя и по окончании войны 1914–1918 гг. состоял членом австрийской делегации, подписавшей Сен-Жерменский договор с Антантой.
Я поинтересовался, давно ли Франкенштейн находился в Лондоне. Выяснилось, что он работает в Лондоне уже не первый раз. В 1913 г. он был назначен сюда в качестве коммерческого советника австро-венгерского посольства и оставался здесь вплоть до начала первой мировой войны. В 1920 г. Франкенштейн был назначен в Лондон посланником послевоенной Австрийской республики и вот с тех пор остается в Англии в качестве дипломатического представителя своей страны.
В этот момент в дальнем углу кабинета неожиданно открылась незаметная на первый взгляд дверь, и оттуда осторожно выглянула миловидная женская физиономия, однако, увидев чужого человека, тотчас же скрылась. Франкенштейн, конечно, заметил, что произошло, но лицо его осталось по-прежнему бесстрастным и невозмутимым. Он помолчал немного и вдруг, точно осененный какими-то дальними видениями, заговорил прочувствованно, полузакрыв глаза:
— Какая жизнь, здесь была, когда я первый раз попал в Лондон перед войной! Какие блестящие балы давались вот в этом самом здании, где мы с вами сейчас находимся! Какие веселые карнавалы устраивались! Какие люди сюда собирались! Сколько могущества, славы, богатства видели эти стены!.. Все прошло, как сон!
Франкенштейн глубоко вздохнул и, точно выходя из транса, вернулся на землю.
— Я нашел наше посольство после окончания войны, — продолжал посланник, — в большом запустении… Страшно вспомнить! Вот уже 12 лет, как я прилагаю все усилия к тому, чтобы его восстановить, возродить, но это теперь так трудно. Государство наше стало маленьким и бедным. Денег нет. На ремонт не хватает. Все постепенно разрушается, а я ничего не могу сделать. Это бессилие горше всего…
Я не прерывал скорбных излияний Франкенштейна, а они текли, как тихий ручей.
— В сущности, это здание для нас сейчас велико… Оно было впору для обширной империи, существовавшей до 1914 г. Но для государства с семью миллионами жителей такое посольство роскошь… Мне не хочется, однако, отказываться от старого дома, с которым связано столько дорогих воспоминаний — государственных и личных…
Свободное копирование
