Из дневников Л.А. Тихомирова - 77

22 окт[ября].

Сегодня я докончил три первые главы VII отдела о тайных обществах в религиозной борьбе. Еще осталось несколько глав - не менее 2-3, - но путь мой уже уяснился. А вместе с тем мне уясняется и остальной состав сочинения, рисуется последовательное развитие частей его. Думается, что если Бог пошлет еще год работы, то оно будет кончено.

Кончено... А зачем! Что бы я сделал с ним? Напечатать этих 800-900 страниц - нет средств. Это въехало бы, по нынешним ценам, около 10 тысяч рублей.

И если бы оно было напечатано, то кто бы его читал? И для чего его читали бы?

Я - какой-то могильщик. Написал "Монархическую государственность", в которой, право, как никто до меня на свете, изложил ее философию. И это явилось в дни смерти монархического принципа. Какая-то эпитафия или надгробное слово на могиле некогда великого покойника. Теперь, пожалуй, напишу такую надгробную речь над человеческой борьбой за Царствие Божие в такой момент, когда уже люди прекращают борьбу за него, и когда оно явится только с пришествием Христа. Зачем тогда нужны мои сочинения? Разве для того, чтобы представить их Судии мира в доказательство, что каков я ни есть недостойный Царствия Божия, но в своей работе ума и чувства все же думал - и в политике, и в религии - не о чем ином, как о Царствии Единого Истинного Бога. Но зачем Ему эти "оправдательные документы"? Он и без них знает, о чем я думал, знает лучше, чем мой ум и сердце, и что если скажет: "Это все словесные формулы, а вспомни-ка, о чем действительно заботился твой ум и твое сердечное чувство. О Моем ли Царствии или о своей собственной славе и доказательствах честности своей жизни?"

Что отвечу я? Что могу сказать, кроме: "Господи, не оправдается перед Тобой никакая плоть. Брось в огонь все мои сочинения и сотвори со мной по милости Твоей, а не по моему достоинству, которого не имел и не имею, и не в силах иметь, если Ты Сам не облечешь меня в одежду брачную".

Толкнул ли я хоть единого человека к Богу?

Не знаю, и - вероятно - нет. Но что же мне делать? Ведь я хотел делать именно это, а если не мог, то виноват ли я? Нищ есмь и окаянен,[1] и что же мне делать с собою?

[...]