|
|
Когда мы уже были мужем и женой, я на каждом шагу видела его подлинную скромность, скромность во всем, но однажды стала в тупик. Вадим Рындин для «Сказки о рыбаке и рыбке», детской оперы Половинкина, требовал синий панбархат. Ну где я ему возьму настоящий панбархат, да еще в таком количестве?! А придумал он красиво: золотая из парчи огромная рыбка, чуть апплицированная красным на синем, глубоко-синем панбархатном фоне. Все администраторы избегались по «низовым торговым точкам»... Дома я иногда говорила о делах, но вскользь, без просьб. А однажды: — Скажи, к кому из заместителей наркома внутренней торговли лучше обратиться — к Хлоплянкину или Болотину — за этим бархатом? Безвыходное положение. Вейцер помолчал, потом сказал: — Хлоплянкин сможет помочь, но не захочет. Болотин захочет, но не сможет. А может быть, тебе обратиться... к народному комиссару? — Не могу, — сказала я жалобно и добавила: — Он принципиальный, скромный, он мне муж. — На платье тебе он бы панбархат из фондов никогда не дал, да и ты бы не попросила. А Центральному детскому театру помочь — дело правильное. На следующий день я звонила в Главтекстиль товарищу Шварцбергеру, и тот, услышав только мою фамилию, буквально закричал: — Когда же вы заберете ваш синий панбархат? Мне нарком еще две недели назад дал указание ждать вашего звонка, бархат дефицитный, лежит без дела, никто его не берет, и я в дурацком положении. Такой был Вейцер! Щадить себя в работе Вейцер не умел. Работал по шестнадцать часов. Было даже специальное постановление, чтобы он не работал так много, особенно по ночам. Двенадцать ночи. Завтра в девять утра репетиция, а спать идти не хочется — целый день не виделись, и он еще... не обедал. За обедом этим часа в два-три ночи надо рассказывать о новых постановках, кто будет играть куклу Мальвину, кто лису Алису — иначе он не переключается со своих торговых дел и совсем не будет спать. Вот с двенадцати ночи и начинаешь «взывать» по телефону. Телефонов на его письменном столе четыре, и по всем один ответ: — Работаю, жди, скоро приду. |