Autoren

1427
 

Aufzeichnungen

194041
Registrierung Passwort vergessen?
Memuarist » Members » Volkova » Оглянуться назад. Пролог.

Оглянуться назад. Пролог.

10.05.1937
Воронцовка (Днепр), Днепропетровская, Украина

Это был первый май без нее. Май, пропахший черемухой, сладкой сиренью, клейким тополиным листом, первыми весенними грозами.

                Она умерла поздней осенью, и солнце, провожавшее ее, так и не вернулось до самых морозов. За тем последним ясным днем потянулась траурная вереница мрачных, беспокойных от ветра, промозглых ночей. Скорбные всхлипы осенних дождей за окном сменились воплями редких в этих краях, но хлестких метелей. Эти звуки подыгрывали человеческой тоске, не давали свершиться предательству  забытья.

                Пока жена болела, старик разучился спать. Он дремал, прислушиваясь к ее стонам и боясь пропустить момент, когда понадобится его помощь. Ее боль стала его собственной.

                Ночь состояла из коротких, но тягостных этапов: на смену страданиям приходил момент тревожного их ожидания  – и так до утра, с его новой безрадостной суетой.

                Тогда он не мечтал о тишине, потому что понимал, что  она будет означать. Иногда думал: «Когда-нибудь высплюсь», а потом терзался из-за подлой слабости, родившей эту мысль...

 

 

               И вот все позади, но тишина не утешает, а давит. Первое время он часто просыпался – ему чудился стон или плач, и старик вскакивал, обливаясь страхом, что посмел уснуть. Но пустая тахта вызывала такой приступ отчаянья, что он плакал, уронив голову на стол, где еще недавно стояла батарея бесполезных пузырьков и коробочек с лекарствами. Иногда его дремоту прерывал резкий звонок – это приезжала «скорая» делать укол. Он бежал к двери, роняя шлепанцы, нашаривая в темноте выключатель и пугаясь, что звонок разбудит ее. Загорался свет – старик замирал, глядя на безжизненную тахту, и сердце колотилось рывками, а ноги слабели.

 

               Зимними ночами он все еще жил недавним прошлым, и в этой жизни не было места размышлениям. Живая боль пульсировала в нем, притупляя все другие чувства. Он не слышал запахов, пища казалась ему пресной, он потерял обычную человеческую осторожность и часто, разогревая что-то, обжигал себе руки.

               Внешне жизнь его текла обыденно, и ничего трагического не было в его слегка сутулой, но крепкой фигуре и твердой походке.  Белоснежные от седины густые волосы были аккуратно причесаны набок, а небольшие серые глаза смотрели за стеклами очков устало, а не страдальчески.

 

               Все три дочери жили отдельно, своими семьями, но ежедневно приезжали прибраться в квартире, постирать одежду старика, приготовить еду или просто посидеть с отцом, отвлекая от горьких дум рассказами про своих детей. Старик кивал, вздыхал, не слыша и обманывая внешним вниманием. Ему  придумывали мелкие заботы, чтобы заставить действовать, и он покорно выполнял эти поручения. Но душевная энергия  его была направлена внутрь и не желала распыляться на внешнюю суету.

 

               Один и тот же сон терзал его ночами: вот он несет дрожащими руками тарелку с борщом для больной жены, боясь пролить. Несет по улице в больницу. Впереди закрытая дверь, которую он толкает ногой. За дверью врач с лицом того мальчика, что приезжал делать уколы. Он говорит: «Поздно, она умерла». И тарелка беззвучно падает на пол. «Не успел! – кричит в отчаянье старик. – А она так просила поесть!» И просыпается в слезах, как ребенок.

               Жена умерла от истощения – болезнь выталкивала пищу...

 

               ...И вот май, последний месяц весны, которую он осознал только сейчас, проснувшись от горластых воробьев за окном. Где-то внизу копается в грядках она, сажает цветы. Сиреневый куст ее скрывает. Сейчас позовет, попросит что-нибудь принести, такая беспокойная. Идеи приходят к ней во время работы. На этом клочке общего двора она творит свой рай из цветов.

 

                Он не слышит зова и удивляется, распахивает окно, напрягает больные глаза, чтобы увидеть, что же она делает там так тихо. Грядка заросла травой, заборчик вокруг палисадника сломан и лежит на земле. Но из травы торчит полосатый тюльпан-беспризорник на тонкой ножке и будто озирается в недоумении: где же они, пестрые его братья, что каждую весну дружно встречали май?

 

                Старик отпрянул от окна: снова этот сон наяву, будто мир без нее немыслим! Он опускается на ее тахту и переводит глаза на цветную фотографию жены в траурной рамке на самодельной полке. Он снимает фото и подносит к глазам с нелепым желанием  поймать этот отрешенно-мягкий  взгляд, остановить на себе. В жизни ее глаза  смотрели строже...

 

                В окно вихрем врывается праздничный вопль марша, и только тогда старик по-настоящему просыпается. Ах да, вчера дочки готовились к застолью, а сегодня предстоит семейный обед по случаю Первомая. Вчера он топтался по квартире, не находя себе места. Предпраздничная суета его всегда утомляла, а жену радовала. Она любила гостей, а он – одиночество. Они были такие разные. Первый праздник после ее смерти должен был поставить точку под долгим трауром в этом доме. Придут дети, внуки, семья разрослась, и надо было не мешать им радоваться жизни. Надо было переступить через свое горе и простить всем, кто с этой потерей смирился.

 

 

                Вчера муж средней дочери сказал ей, думая, что старик заснул:

                – Странно, всю жизнь твои родители грызлись, а он так тоскует. Забыл про это, что ли? Не понимаю...

                – Он все помнит, потому и тоскует. Помнит хорошее, а глупые ссоры забыл. Что тут  непонятного? Они прожили пятьдесят три года.

                – Не прожили, а промучились.

                – Ничего ты не понял.

                Старик даже застонал от обиды.

 

                Средняя дочь,  до того похожая лицом и манерами на умершую жену, что на нее все время хотелось смотреть, осталась ночевать, спровадив мужа, а утром старик ее уже не застал. До полуночи они говорили о ней, точно готовились не к праздникам, а к поминкам. Когда он устроился спать, и дочь погасила свет, вдруг услышала за спиной:

              – Скоро и я уйду от вас...

              – Папа! – она вернулась, села рядом.

              – И ничего не останется, ничего! Вот что обидно. Я не о нас с мамой говорю, вы нас не забудете, я знаю. Я говорю о пережитом всеми нами. Словно и не было ничего. Раньше дети и внуки знали все о своих предках, до седьмого колена. Из поколения в поколение передавали семейные легенды. Берегли фотографии, письма, дневники... Я знаю, ты ведешь дневник. Не вздумай уничтожить. И мой сохрани, мамины письма, и...

              – Да я не только все сохраню, папа, я еще... повесть напишу о нас! Хочешь? Для потомков, как ты говоришь. Чтобы помнили. Мы, конечно, люди рядовые, державе наши радости и беды до лампочки, она  мировыми занята проблемами, но твои внуки... они уже сейчас расспрашивают  про вас.

              – Правда? – перебил старик, радуясь по-детски.

              – И ты еще прочитаешь, папа, успеешь, я тебе обещаю. Только эпопеи  не потяну, я не Толстой. И на все буду смотреть своими глазами. Вот как я это увидела. Иначе вряд ли смогу... Идет? Качество, правда,  не гарантирую, – улыбнулась смущенно.

               Он всегда был сентиментальным, а сейчас и вовсе ослабел. Он беззвучно плакал, пока дочь  ласково теребила его седые волосы, скрывая волнение..

14.07.2019 в 10:42


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Rechtliche Information
Bedingungen für die Verbreitung von Reklame