1853 - 86

Четверг, 3 дек<абря>.

Вчера встал ранехонько, 1/2 9-го или еще ранее, затем, чтоб съездить к Ребиндеру. Я умывался со свечой, но когда выехал, уже было светло от белейшего снега, выпавшего эту ночь. В приятном и милом расположении духа я прокатился в карете до Цепного моста, взошел к шоверу[1] юрисконсульту, старому моему сослуживцу и, застав его спящим, проехал на часок к Каменскому. Тот тоже еще дрыхнул; извольте после этого верить "государственным мужам", когда они говорят о раннем вставаньи! Поболтав с К<аменским>, проехал к Ребиндеру вторично и застал его бодрствующим, в славной, но довольно плохо убранной квартире. Старикашка встретил меня ласково и просил доставить записочку о толико надоевшем мне Киалиме. Добрый старый <...>! Отпустив карету у Морского корпуса[2], я прошел пешком в дом Коведяева и не застал его дома. Как странно живет этот человек, истинный циник, и как годится вся его обстановка в повесть! Представьте себе барский дом средней величины, красивый, но обрушившийся и запущенный, большие комнаты с нелощенным паркетом и беднейшей мебелью, огромный образ, похожий на изображение отрубленной головы, прислуга из мужика и кормилицы, а в двух шагах изящная лестница с нишами и статуями! Дома с удовольствием читал лекции Теккерея об английских юмористах[3]. Обедал у нас Дрентельн. У Лизаветы Николаевны нашел я милую Софью Ивановну и еще одну даму средних лет, о которой ничего не могу сказать. Потом явились Никитенко, Сенковский, Гаевский и Мих<аил> Ник<олаевич> из оперы. Беседовали приятно и ужинали не без веселости, по-старому, с венгерским, но все-таки это не был один из старых "афинских" вечеров, на которых тратилось остроумия более, чем на двадцать новых пиес. Над каждым из нас в эти 2 1/2  года прошло какое-нибудь горе, волоса начали седеть, и прежний entrain {живость (франц.).} ослабел! Впрочем, вечер был очень хорош и приятен,-- говорили о Рашели, Измайлове, Сергее Глинке, поэме в честь Пассажа и миллион разных несходных между собою предметах, о которых уже не помню.

Сегодня встал поздно, читал Теккерея, гулял и трудился над Шериданом.