Среда, 9 сентября.
Сегодни, вставши поутру, узрел мужика-яблочника, вернувшегося из Петербурга с двумя письмами, от брата и от Гаевского. Благодаря бога, наши все здоровы, Олинька перенесла печальную новость с твердостью, но о Марье Львовне и вдове Головнина известий нету.
Дни хмурятся, вчера целый день шел дождь и стояло время холодное, ненастное. Переезжая на плоту к баронессе, вечером, с Томсоном и попом, я живо вообразил себе, как отрадно, должно быть, в такую сумрачную погоду сидеть с добрыми друзьями за бутылкой хорошего кагору, так называется на гдовском языке нашем венгерское в память 15 августа и обеда у Максимовых.
У Вревской происходил фестень по случаю крестного хода и убиения поросенка -- двух событий, случившихся одновременно. Мисс Мери удивляла нас всех, несмотря на то, что мы к ней уже так привыкли. Если которая-нибудь из дам глядела на Володю Томсона или целовала его, Маша принималась плакать, да как еще? -- с судорожным напряжением, с выражением истинного отчаяния! Что будет с этой девочкой лет через десять. Я думаю, что баронесса может сказать про нее теперь, как Мери Монтегью про свою воспитанницу: "Я воспитываю очень милое дитя, которое через десять лет убежит с моим буфетчиком". Я начинаю не верить в френологию, но доверять некоторым ее выводам,-- у мисс Мери на задней части затылка гигантски развит орган сластолюбия.
Завтра едем с Томсоном к Мейеру и Трефорту. Я думаю, что это будет последняя моя поездка к ним в этом году. Сегодняшний день немного занялся Легендой о Нардзане и гулял в роще, где уже белых грибов мало. Прочел в "Household Words" {"Общеупотребительные выражения" (англ.).} биографию Уордсворта. Путешествие Брюса гораздо менее занимательно, нежели я думал. Очень занял меня отчет в "Современнике" о поездке Латкина в Печорский край.
К вечеру дождь и сырость. Эти строки дописываю я в темноте почти. Некоторые деревья уже превратились в одну массу желтых листьев. Но охотники и старики пророчат нам долгую осень. Ах! несколько бы добрых приятелей и запас кагору!