1853 - 34

Вторник, 1 сентября.

Осень открылась довольно теплым сереньким деньком с проблесками солнца. Начал исправлять "Легенду о тяжкой ночи", начатую год тому назад вследствие прочтения Прескотта и рецензии на Прескотта[1]. Отсутствие рифм и испанский размер стиха (немного плясовой) до сих пор мешали мне пустить в ход эту вещицу. Вообще, сегодняшний день отчасти посвящен был музам, которые в сентябре 52 года так неожиданно меня посетили. Так, я окончил сегодня элегию "7 апреля 1853 года", начатую 7-го июля! увы! увы! с такой медленностью исполнения не уйти мне далеко. Сорок строк почти в два месяца! Mais, как говорит Луи Бонапарт, au defaut de grandes choses, tachons faire de bonnes choses {Но... за невозможностью свершать великие дела, постараемся делать добрые дела (франц.).}. Элегия, или скорее, дифирамб, мне удалась, а я имею претензию быть непреложным судьей своих творений. Во всем произведении есть нечто порывистое и пламенное, конец первой строфы, вторая и четвертая "заключают рыдание в расположении слов". Есть отдельные строки, от которых не отступился бы отличный поэт. Вот как я себя разбираю, основываясь на выражении Рахили Фарнгаген о том, что скромность есть лицемерие. Но что я поэт не по натуре, a poete de parti pris {поэт по убеждению (франц.).}, этого я от себя не скрываю. Скудные лавры, но как они ни скудны, а отдыхать на них не следует, может быть, именно потому, что они скудны. На днях я обдумывал маленькую вещицу на акт моего путешествия с m-me Julie. Вот ее последние два стиха в мадригальном вкусе:

И жизнь тебе мила пусть будет,

Как мне те двадцать чудных дней!

Но об этом после. Теперь у меня на станке вещь, сегодня задуманная -- "Молчи и жди". Это мое литературное credo {убеждение (лат.).}, протест против холодности нашего общества к изящному. Я твердо уверен, что доживу до реакции, что увижу то время, когда даже Данилевский станет отвергать меценатов, когда фатовство, военщина и модное обезьянство с высших исчезнут, аки воск от лица огня. Я умру, радостно доживши до прекращения клевет на литературу, гонений на литературу. Эту-то реакцию я рад торопить, отчасти с корыстною целью. Мынехотимникогокусать, pourquoi donc nous traque-t-on comme de betes fauves? {почему же нас травят, как диких зверей? (франц.).} Отрадно будет, без пятна на совести пережив эту грустную эпоху, вспомнить о ней посреди общей симпатии, посреди спокойствия. Свет ветрен, его не стоит проклинать, но стоит немного выбранить. Вот под влиянием каких умозрений создается "Молчи и жди".

Давно нет вестей из Петербурга.