Культуру - в массы.

 Район Одессы, где я вырос, даже в советские времена называли бандитским. Заслуженно называли. А какой район Одессы не был бандитским?

Окраина Одессы. Кривая Балка.  Это сразу за Слободкой. В соответствующем окружении. Рядом областная онкологическая больница, психиатрическая больница, два кладбища – Слободское и наше, Кривобалковское.

Частные дома. В нашем переулке буквально через дом или умирали от рака, или отсиживали в «местах не столь отдалённых».

Умирать начали через несколько лет после того, как в начале 1970-х в онкологической больнице запустили излучатель для радиационного лечения рака. Японская делегация врачей, которую  пытались туда привезти для обмена опытом, за полкилометра от больницы потребовала остановиться. Зашкалили личные счетчики Гейгера. Мой отец тоже умер от рака. Но это другая история…

Наш сосед слева, Юра «Турик», в юности художник, 5 лет тюрьмы, потом вор в законе. Умер в 1990-е годы от туберкулеза. У соседей справа старший сын тоже отсидел 5 лет. Родители умерли от рака в течение года. Соседи напротив, счастливые люди – не болели, не сидели. Зато справа от них Саша с кличкой Пушкин - 5 лет на зоне. Сосед слева – профессиональный игрок. Проиграл в карты жизнь жены. Она, к счастью, выжила после пяти ножевых ударов. Они развелись. Жизнь Кривой Балки продолжалась.

Слободское кладбище – место наших детских игр и неиссякаемый источник тайн, легенд и жутких историй. Именно там, в детстве, я случайно наткнулся на тайно перенесенные из разрушенного коммунистами центрального собора могилы князя Воронцова и его жены, Елизаветы Ксаверьевны. Ухоженные. Очень часто со свежими цветами. Официально их могилы были утеряны.

Именно там, на кладбище, постоянно находили ограбленных и убитых людей.  Я однажды тоже наткнулся на повешенного на кресте молодого солдатика.

Там же, по пути на тренировки, я частенько встречал солидно одетых пожилых людей, о чём-то тихо разговаривающих. А вокруг них на расстоянии 15-20 метров охранники с оттопыренными оружием подмышками. «Проходи, пацан. Быстро. Опусти  голову и смотри только под ноги»…

Психиатрическая больница. И в ней - отделение № 14 «для политических». Отдельно стоящий  небольшой корпус с каменным забором высотой не ниже пяти метров. Четыре угла. На углах вышки с постоянно дежурившими автоматчиками. В темноте прожектора, направленные и наружу, и внутрь. По внешней стороне забора – бегающие на цепи громадные и безумно злые кавказские овчарки… И всегда наглухо закрытые ворота.

А на углу нашего Крыжановского переулка, на пересечении с улицей имени профессора Коровицкого была «база». Там жил неформальный хозяин района Яха (дядя Яша). Водитель-дальнобойщик и заодно бандитский авторитет. Каждый вечер с весны до осени собирались здесь местные мужики постучать в домино, перекинуться в карты, поделиться новостями. Заодно решались местные проблемы и создавалось общее мнение по всем вопросам. Мнение Яхи было решающим.

Наверное, с подачи моего отца Яха имел со мной серьёзный разговор, когда лет в пятнадцать я попытался бузить: «Если узнаю, что лезешь в воровские дела, прибью! Твоё дело учиться и быть спортсменом. В нашем районе тоже должны быть приличные люди!»  Так из меня раз и навсегда жестко выкорчевали воровскую романтику.

Яха и вся его семья (брат, жена брата и их двое детей)  умерли в середине 1980-х от туберкулеза. В течение трёх лет. Открытую форму туберкулёза принёс из тюрьмы племянник Яхи.

Именно сюда, на нашу «базу», однажды случайно забрёл очень странный человек. Лето. Вечер. Мне лет, наверное, двенадцать. Взрослые играют в домино. Мы, мальчишки, крутимся рядом.

Он был в больничных шлёпанцах и ярком синем шёлковом халате, расшитом под разноцветные перья павлина.  Под халатом больничная пижама. Уверенный в себе, высокий полноватый человек с шапкой чёрных взлохмаченных волос. Подошёл. Представился как пациент психиатрической больницы. Бывший актёр театра. «Псих я. Лечусь. Тоскливо мне там. Сбежал проветриться! Давайте, я вам стихи почитаю!» 

Взобрался, как на сцену, на выступающий бетонный блок водопроводного люка.  И прочел наизусть поэму Есенина «Емельян Пугачёв». Мастерски декламировал. Собралась приличная толпа. Все стояли, разинув рты и боясь пошевелиться. Окружающий мир пропал. Я тоже был рядом с борющимся и страдающим Пугачёвым. Актёру изредка подносили стакан вина, чтобы промочить горло. И он продолжал. После «Пугачёва» он еще читал Есенина, Ахматову, Тютчева. На меня произвело неизгладимое впечатление «Ландыши продают»:

На привокзальной площади

Ландыши продают.

Какой необычный, странный смысл

Ландышам придают.

Ландыши продают.

Почему не просто дают?

Почему не дарят, как любимый взгляд?

Ландыши продают…

Непорочно белые, чистые,

Лучевидные и лучистые,

Непогрешимые – что им гроши мои?

Ландыши продают.

Что звучит пошлей, чем «пошла по рукам»?

Но не тот же ли смысл я словам придам,

Если я спрошу, Москвой проваландавшись:

«Почём ландыши?»

Почём свежесть?

Почём красота?

Почём нежность?

Почём чистота?

Почём воздух сегодня дают?

Не правда ли, странно, когда услышишь:

«Ландыши продают»?

Я очень долго помнил это стихотворение. Сейчас нашел в интернете. Автор Г.Левин.

А тогда… Когда актёр закончил, ему бросились собирать деньги. Он отказался. Посмотрел на всех нас, растерянных, оглушенных его выступлением. Выпил стаканчик вина, поднесенный благодарными слушателями. И, довольный, ушел долечиваться. Мы провожали его до самых ворот психиатрической больницы.

Так в мою жизнь вошла поэзия.