Вернувшись весной 1885 года домой, в Одессу, я должен был засесть за занятия, чтобы пройти курс наук для сдачи осенью того же года государственных экзаменов в университете. Не зная профессоров в лицо и не зная содержания их лекций, которые, будучи за границей, не мог посещать, я черпал храбрость такого "подвига" лишь в том, что многие студенты, товарищи мои по факультету, также отложили свои экзамены на осень (вместо того, чтобы, как полагалось, держать их весной). Я упоминал уже о том, что мои школьные, гимназические и мюнхенские соученики любили меня, так как часто в трудные минуты я смешил и веселил их своими выдумками. Так и теперь мои сокурсники по университету охотно участвовали в совместных со мною подготовительных занятиях, так как лекции были до смерти скучны, а я развлекал их своими дурачествами.
На последнем из выпускных экзаменов проректор Малинин, опрашивая как всегда каждого студента -- не нужно ли ему исправить свои отметки для получения диплома первого разряда (так называемого кандидатского), подошел и ко мне с таким же вопросом, но, увидав мое совершенно незнакомое ему лицо, в смущении произнес: "Простите, но я Вас что-то никогда не видал..." "Да", -- так же на миг растерявшись, поспешил я ответить ему не очень умно: "Я был за границей... и мне не нужно исправлять отметки для получения кандидатского диплома..."
Я же имел уже одну тройку по римскому праву, которую поставил мне знаменитый и свирепый профессор Боголепов (впоследствии ставший министром народного просвещения), а это влекло за собою получение диплома второго разряда, что давало право только на звание "Действительного студента". Но мне как-то стыдно было просить, как делали другие, об "исправлении".
"Я все равно не буду заниматься юриспруденцией... -- уже несколько более смущенно добавил я. -- Думаю посвятить себя искусству..."