Автобиография советского человека (1)
Детство. 1927-1941
Мои предки
Первую в жизни автобиографию, как почти все дети в СССР, я писал в 14 лет, осенью 1941 года, когда вступал во Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи (ВЛКСМ). Вступал я в комсомол не по принуждению, а как сознательный борец за дело Ленина – Сталина.
Одну из двух рекомендаций, необходимых для вступления, которую я с особой гордостью предъявил мандатной комиссии, мне дал мой дед - профессиональный революционер. В 1885 году в 20 лет он вступил в подпольную революционную организацию «Народная воля». В 1886 году его арестовали и приговорили к 5 годам ссылки в Якутию. Отбывая наказание, он принял участие в вооруженном восстании политических ссыльных против произвола полиции, за что получил дополнительно 20 лет каторжных работ, которые отбывал в легендарной каторжной тюрьме в селе Акатуй и Вилюйске. В 1894 году вышел царский манифест, заменивший политкаторжанам оставшийся срок каторжных работ ссылкой на поселение. Тогда деда перевели под надзор полиции на жительство в Читу. Там он женился на моей бабушке, 17-летней гимназистке, тоже отбывавшей там ссылку за революционную деятельность. В 1895 году у них родился сын, Михаил – мой будущий отец.
Тогда я не обратил внимания на то, что дед в своей рекомендации не указал началом своей революционной деятельности конец XIX века, а подписался членом РСДРП с 1918 года. Дело было в том, что революционную биографию деда мне, даже уже в сознательном возрасте, ни он сам, ни отец подробно не рассказывали. Причиной этому было то, что старые революционеры, не входившие в созданный Лениным в 1895 году «Союз за освобождение рабочего класса», а затем в РСДРП до 1917 года, носили клеймо второсортности. Еще в дореволюционное время Ленин принижал и замалчивал роль других революционных организаций, особенно «Народной воли», которая в ХIХ веке была более крупной, мощной и разветвленной в России организацией, чем его «Союз…». При этом обе организации в конце 90-х годов ХIХ века были разгромлены царской охранкой, а большинство членов и той, и другой вместе отправились по этапу на каторгу и в ссылку.
Отец - подпоручик царской армии. 1916 год
В советской историографии «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» вообще представлялся как основоположник подлинного революционного движения. «Народная воля» упоминалась, в основном, как террористическая организация наносившая вред революционному рабочему движению, хотя террор в «Народной воле» был лишь вспомогательным средством борьбы. Основной революционной силой народовольцы считали крестьянство при поддержке фабричных рабочих, что тоже противоречило марксистско-ленинской доктрине.
Все же до середины 30-х годов ХХ века к революционерам и «неленинского» призыва власти относились с определенным пиететом. Они состояли в едином «Всесоюзном обществе политкаторжан и ссыльнопоселенцев». Но в 1935 году Сталин заявив: «Если воспитывать людей на народовольцах, то воспитаем террористов», приказал распустить это Общество. Единственной правильной идеологией стал «Краткий курс истории ВКП(б), под редакцией самого «отца народов».
Вероятно, мои взрослые не хотели загружать в мою патриотическую пионерскую душу информацию, не совпадавшую с генеральной линией ВКП(б), изложенной в «Кратком курсе…». Ведь в школе я был воспитан под лозунгом: «Пионеры! К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!». И подняв над головой согнутую в локте руку в пионерском салюте, я с восторгом рапортовал: «Всегда готовы!!!». Мой горячий патриотизм доходил до того, что в своих мечтах перед сном, я заслонял грудью от вражеской пули то Ворошилова, то Буденного (до Сталина я не поднимался). Лежавшего с тяжелым ранением в военном госпитале, меня, конечно, навещала моя тайная любовь с первого класса Галя Стражевская.
Дед вплоть до Октябрьской революции продолжал революционную деятельность вступив в партию «Социалистов-революционеров» (эсеров). За это время его дважды, в 1907 и 1911 году арестовывали и высылали из Петербурга, куда он снова нелегально возвращался. И Февральскую и Октябрьскую революции он встретил в Петрограде. После Октябрьской революции, разочаровавшись в политике партии левых эсеров, дед порвал с ними и в 1918 году вступил в РСДРП(б) - («Российская социал-демократическая партия (большевиков), переименованную в марте 1918 года в РКП(б) – (Российскую коммунистическую партию (большевиков).
Биографии деда и бабушки по материнской линии я знаю еще хуже. В то наше смутное и неблагополучное время, в случае если у тебя не было железного пролетарского происхождения, люди предпочитали не углубляться в исследование своего генеалогического древа. Не дай бог среди предков обнаружить какие-то чуждые социальные или национальные элементы. Надо будет вносить их в подробнейшие анкеты того времени и тем, возможно, поставить крест на своих жизненных устремлениях и планах.
О своем втором деде (он умер в 1921 году) я узнал только теперь, после исследований моей дочери. Он был инспектором учебных заведений Самарской губернии. Происходил из обрусевших немцев Поволжья. Бабушка была учительницей и происходила из семьи мелкопоместных ирландских дворян в незапамятные времена перебравшихся в Россию «на ловлю счастья и чинов». Она умерла в 1936 году. С ней мне практически не довелось пообщаться. Несмотря на столь большое смешение различных кровей, в церковной книге приходской самарской церкви, к которой принадлежала семья моей матери, все они были записаны русскими православными мещанами.
Достоверность этой информации мне подтвердил сотрудник КГБ особого отдела моей воинской части в 1953 или 54 году. Будучи в сильном подпитии на одной из вечеринок, он, сидя рядом со мной, разоткровенничался: «Евреев я не люблю, - дышал перегаром он мне на ухо. – Но у тебя ведь мать русская, православная. Мы все-е-е проверили».
К счастью, начинать автобиографию требовалось не с дедов и бабушек, а стандартной фразой: Я, Брагинский Владимир Михайлович, родился 31 октября 1927 года в Москве в семье военнослужащего. Социальное происхождение требовалось указывать обязательно. Далее надо было кратко изложить биографию родителей, указав, чем они занимались до 1917 года и после Октябрьской революции. В прилагаемой к биографии длинной анкете надо было ответить на вопросы: о партийности родителей, не состояли ли в оппозиционных партиях, не служили ли в белой армии и т.д. В период после ВОВ в анкету добавили вопросы: был ли в окружении, был ли в плену, проживал ли на оккупированной немцами территории.
Так что в свои 14 лет я писал: мой отец, Брагинский Михаил Михайлович, родился в 1895 году в городе Чите в семье профессиональных революционеров. До 1917 года – учащийся, в 1914 году, с началом Первой мировой войны записался вольноопределяющимся (так тогда называли добровольцев) в царскую армию и был зачислен рядовым в Финляндский пехотный полк. В 1915 г. поступил и в 1916 г. закончил военное пехотное училище и получил офицерское звание прапорщика, затем подпоручика и назначение командиром роты запасного полка в Петрограде. Со своими солдатами принимал участие в Февральской и Октябрьской революциях. В 1917 году вступил в Красную Гвардию, в 1918 – в Красную Армию. Участник Гражданской и Великой Отечественной войн.
Моя мать, Брагинская Галина Владимировна, девичья фамилия (обязательно требовалась) - Шульман, родилась в 1897 году в г. Самара в учительской семье. До 1917 года – учащаяся. В 20-е годы переехала в Москву, где вышла замуж за моего отца. С тех пор – домохозяйка.
Первые воспоминания. Примерно 1930 – 1935 годы
До 1935 года мои воспоминания походили на отдельные моментальные фотографии из семейного альбома. Вот я стою с матерью в мощенном булыжником дворе в очереди не то за мукой, не то за крупой перед коричневыми воротами лабаза – военного «распределителя».
Следующая «фотография»: мы сидим с отцом и матерью летом за деревянным столом военной столовой. Перед нами обед и три тарелки манной каши, наверное, полагавшихся на завтрак, на котором мы не были. Мимо идут два молодых парня.
- Ребята, кушать хотите? – спрашивает отец и пододвигает им тарелки с манной кашей, которые они моментально поглощают. Это гороховецкие военные лагеря в Нижегородской области.
Как теперь я понимаю, это были примерно 1931-1933 годы. В стране продовольственные трудности. Иначе почему высшему комсоставу РККА (Рабоче-крестьянской Красной Армии) выдают продукты в закрытом военном распределителе, а взрослым парням отец предлагает манную кашу?
Отец к тому времени носил в петлицах два ромба – звание комдива - (командир дивизии). Это было третье по старшинству воинское звание в РККА. Впереди шли комкор (командир корпуса) с тремя ромбами, затем командарм (командующий армией) – четыре ромба. Участник боевых действий против германских, белоэстонских и белогвардейских войск Юденича в 1918 году под Петроградом; в 1919-20 против против польской интервенции на Украине; затем против армии Врангеля он перед самым штурмом Перекопа заболел тифом, после которого заработал на всю жизнь порок сердца. В 1922 году он закончил Академию Генерального штаба и с 1923 года был на штабной работе в Москве. В 1925 году после тяжелой болезни – следствие осложнения после брюшного тифа - его с оперативной работы переводят в 1926 году на более легкую - в Управление высших учебных заведений Красной Армии, в отдел по военизации гражданских ВУЗов. Только что, закончив одну войну, страна уже готовится к следующей. В гражданских ВУЗах СССР были введены должности военных руководителей, и отец работал таковым с 1927 по 1932 год. Военная подготовка студентов гражданских ВУЗов в то время была весьма серьезной. Летом студентов-мужчин вывозили в военные лагеря, одевали в военную форму, вооружали боевым оружием, обучали владению тяжелой военной техникой. Ежегодно за время учебы в институте, они два-три месяца под руководством кадровых командиров фактически полноценно проходили срочную службу.
Детство мое совпало с одним из самых темных периодов истории нашей родины. Но по малолетству он скользил мимо меня. Лишь значительно позднее, уже взрослым я смог наложить на мое счастливое детство беды моего народа.
Тогда я и узнал, что в стране, были не продовольственные трудности, а страшный голод. И дело было не в природном неурожае, а в рукотворном голодоморе. Сталин взялся воплощать в жизнь ленинскую теорию, согласно которой крестьянство, имеющее в частной собственности землю и орудия производства, представляет собой класс сельской буржуазии – самого опасного врага коммунистического строительства, опаснее генерала Корнилова, командовавшего белой армией в Гражданскую войну. Союзником пролетариата в строительстве социализма может быть только крестьянство, не владеющее землей и средствами производства. И его надо сделать таким, писал Ленин, т.е. сельским пролетариатом. Такие на селе были и в царское время – это батраки.
К 1929 году прикрыли ленинскую «Новую экономическую политику» (НЭП) и началась сплошная коллективизация. Крестьян-единоличников насильно объединяли в колхозы. Их земли, инвентарь и скот отбирали в колхозную общественную собственность. Не желавших вступать в колхозы крепких хозяйственников объявляли «кулаками» и вместе с семьями в товарных вагонах вывозили в удаленные районы страны. «Раскулачиванию» и высылке подверглись более двух миллионов крестьянских семей. «Кулачество» было ликвидировано «как класс». Для руководства сельской администрацией и колхозами из батраков создали «Комитеты бедноты» («Комбеды»). В стране резко упало число землепашцев, а с ними и товарное производство с/х продукции, в первую очередь, зерна. А зерно было Сталину нужно на экспорт. Это был единственный источник валюты для ускоренной индустриализации. Несмотря на падение производства зерна, нормы хлебозаготовок не менялись. По селам пошли т.н. «продотряды» во главе с чекистами, выгребавшие у крестьян остатки хлеба, припрятанные на зиму для пропитания и на семена. Во всех с/х районах СССР начался повальный голод. Причем если в голод 1921-22 годов по призыву Максима Горького помощь голодающим оказывала (кто бы нынче мог поверить) «Американская Администрация Помощи» (АРА), то в 1930-33 годах всякая информация о голоде в СССР была запрещена, и сам голод отрицался. Всего за 1932-33 годы голодной смертью погибло от 7 до 8 млн. человек. А ведь до 1913 год Россия кормила своим зерном полмира.
Следующая «фотография»: мы с Витькой Петуховым с жутким грохотом носимся по коридору нашей коммуналки на железном трехколесном велосипеде. В то время мы жили в огромной коммунальной квартире № 26 на пятом этаже старинного доходного дома № 8 по Савеловскому (ныне Пожарскому) переулку, выходившему на Остоженку недалеко от Пречистенских ворот. В этой квартире, ранее, по-видимому, проживал сам владелец дома. Только при ней на антресолях была ванная комната, водяная колонка которой нагревалась дровами. Перед входной дверью была обширная площадка с белым мраморным полом и огромным окном. На других этажах, где останавливался старинный лифт, ни больших площадок, ни окон не было. Несмотря на почтенный возраст, в отличие от современных лифтов, наш лифт на моей памяти ни разу не ломался.
Квартиру эту после революции разгородили на семь комнат, куда заселился самый разнообразный люд. На антресолях квартиры под чердаком рядом с ванной была еще одна жилая комната, где жил взрослый парень Колька с матерью. Молва приписывала Кольке членство в воровской компании. Не знаю, правда ли это, но в квартире он вел себя вполне прилично.
Наша комната – тринадцатиметровая кишка с двойной входной дверью. Пространство между дверями служило для складирования домашнего скарба. Почти вся мебель в комнате осталась от прежнего хозяина. На задней стенке шкафа, стоявшего справа от двери на гвоздях висели верхние носильные вещи. Когда я подрос, то обнаружил в темном пространстве за ним отцовскую боевую шашку, привезенную с Гражданской войны, и трофейную парадную офицерскую саблю с вензелем Александра III в блестящих металлических ножнах. Когда дома не было взрослых, я потихоньку вытаскивал их для своих игр и потом аккуратно водружал на место.
Окно выходило в каменный колодец закутка двора нашего дома. Из-за этого к нам в комнату никогда не заглядывало солнце. Дневного света хватало только на половину комнаты. Во второй половине всегда был полумрак. На 17 проживавших в квартире жильцов была одна 15-метровая уборная с одним унитазом. Она также выполняла задачу хранилища громоздких вещей жильцов. Коридор завершался довольно большой светлой кухней, окно которой выходила во двор. У входа на кухню был единственный на квартиру умывальник. По утрам к нему и к уборной выстраивалась очередь спешивших на работу жильцов. На кухонных столах целыми днями шумели керосинки, керогазы и примусы.
В 1931 году было завершено строительство Дома Совнаркома на набережной Москвы-реки, который тогда называли «Дом правительства», а ныне с легкой руки Юрия Трифонова - «Дом на набережной». Деда с бабушкой, которые с 1918 после переезда из Петрограда в Москву советского правительства и правительственных учреждений (в то время дед занимал некую руководящую должность в «Профинтерне» - международном интернационале рабочих профсоюзов) жили в гостинице «Метрополь», переселили в этот дом. Им выделили две большие комнаты в четырехкомнатной квартире, которую они делили с семьей революционера Усиевича. Дом имел все современные удобства, и мы вместо нашей дровяной ванны раз в неделю ходили в гости к деду и мылись в ванне с горячей водой. В то время современного «Большого Каменного моста» еще не было. Старый «Каменный мост» вел с улицы Ленивка прямо к воротам дома, около которых ныне стоит Театр эстрады. В те годы в этом здании располагался «Первый детский» кинотеатр. Билет туда стоил 10 копеек, как на трамвай.
В 1932 году отца переводят преподавателем тактики в Военную Академию им. Фрунзе (называвшейся ранее Академией Генерального штаба). В 1932, 1933 и 1934 годах он каждое лето уезжал в какие-то секретные экспедиции на Дальний Восток. Только уже взрослым, прочитав отцовские дневники и отпечатав фотографии с десятков негативов, привезенных им из поездок, я получил представление о его путешествиях. А в 2000-х годах из документов, хранящихся в его личном деле в Центральном военном архиве узнал о цели этих путешествий.
В конце 1931 года командование ОКДВА (Особой Краснознаменной Дальневосточной Армии) обратилось в Штаб РККА в Москве с просьбой составить военно-географическое описание Дальневосточного театра военных действий» на случай войны с Японией. В 30-е годы японская армия, вторгшаяся в Китай, овладела всей территорией Манчжурии и вышла на советско-китайскую границу. Шли постоянные нарушения границы, мелкие вооруженные столкновения. Героем того времени у нас - мальчишек был пограничник Карацупа со своей немецкой овчаркой по кличке Индус.
Работа по определению границ, рекогносцировке и описанию потенциального театра военных действий была поручена Военной Академии им. Фрунзе. Летом 1932 года отца включили в состав экспедиции, направляемой на Дальний Восток, назначив руководителем одной из четырех рекогносцировочных партий из слушателей Академии. За летние месяцы 1932, 33 и 34 годов они на лошадях, пешком, на лодках, которые арендовали у местных жителей, обследовали, ведя топографическую съемку местности, Хабаровский край, Сихотэ-Алинь, и Приморский край до Советской гавани на севере. К 15 сентября 1934 года описание Дальневосточного театра военных действий было сдано в Штаб РККА. Приказом по Академии всему составу экспедиции была объявлена благодарность, руководителей наградили денежной премией по 250 рублей, слушателей – по 100 рублей. Приличные по тому времени деньги. Приказом РВС (Революционного военного совета) ОКДВА за проделанную работу руководители экспедиции были награждены «ценными подарками». Отцу достался серебряный портсигар с гравировкой: «Тов. Брагинскому от РВС ОКДВА».
Продолжение следует
