20.6. Я десятки раз был свидетелем самых фантастических самоистязаний. Килограммами глотают гвозди и колючую проволоку; заглатывают ртутные градусники, оловянные миски (предварительно раздробив их на «съедобные» куски), шахматы, домино, иголки, толченое стекло, ложки, ножи и… что угодно; заталкивают в уретру якорь; зашивают нитками или проволокой рот и глаза; пришивают к телу ряды пуговиц; прибивают к нарам мошонку и, проглотив сделанный из гвоздя крючок, прикрепленную к нему бечевку привязывают к двери, чтоб ее нельзя было открыть, не вывернув «рыбу» наизнанку; надрезают кожу на руках и ногах и снимают ее чулком; вырезают куски мяса (на животе или ноге), жарят их и поедают; напускают в миску кровь из вскрытой вены, крошат туда хлеб и съедают эту тюрю; обложившись бумагой, поджигают себя; отрезают пальцы рук, нос, уши, penis… всего не перечесть. Но, право же, вблизи все эти кровавые фокусы не столь ужасают, как в подаче какого-нибудь кипящего праведным гневом самоиздатчика: вырванные из тюремного контекста, очищенные от шлаков повседневности, самоистязатели предстают неким символом мученичества, награждаются ореолом чистого страдания… Трагические жертвы режима, травимые, преследуемые, доведенные до последних степеней отчаяния, испробовав все другие формы протеста против беззакония и произвола тюремных и иных властей, прибегают наконец к самоистязанию. Этакие одномерные, вырезанные из патетического картона фигурки страдальцев. За редчайшим исключением, самоистязания – отнюдь не форма протеста (в смысле сознательного протеста), это, как правило, способ «урвать кусок» от жизни: попасть на больницу, где сестрички так лихо виляют бедрами, где дают больничный паек и не гоняют на работу, добиться получения наркотиков, диетпитания, посылки, свидания с заочницей и т. д. Более того: многие из этих страдальцев очень похожи на мазохистов, пребывающих в состоянии депрессии от кровопускания до кровопускания; у некоторых ярко выражены дегенеративные признаки (например, понижение порога болевой чувствительности кожного покрова тела). Правда, не уверен, не противоречит ли психическому складу мазохиста то, что в большинстве самоистязатели – это агрессивные, неуемно хищные натуры. Начинают они с того, что в бессильном гневе бушующие в них инстинкты разрушения, приступы ненависти и горячечные мечты о мести какому-нибудь начальнику, до горла которого не дотянуться зубами, обращаются на своих носителей. Так они начинают, а кончают тем, что самоистязание становится для них потребностью, удовлетворение которой (как припадки истерии у истериков) расчетливо приурочивается к наиболее удобному для «урывания куска» моменту. Но это начало и конец, а есть еще растянутая на многие годы середина, на которой некоторые застревают. «Середнячки», в отличие от профессионалов, еще мало думают о выгодах кровопускания, отнюдь не виртуозничают, самоистязание их носит характер припадка, но уже с зачатками расчета. Например, получив неблагоприятный ответ на просьбу («Всем дали сапоги. Мне не дали сапоги. Прошу выдать сапоги – заявление»), «середнячок» с неделю брюзжит, все более распаляя себя, потом пишет: «Я требую изменить Конституцию СССР» и в подкрепление этого требования глотает пару ложек, ему вскрывают желудок и извлекают их, он, едва откатят его от операционного стола, проглатывает какой-нибудь градусник – и так до тех пор, пока ему не дадут новые сапоги.
Свободное копирование
