Принятие присяги было обставлено торжественно. Каждый, прочитав ее текст и держа в левой руке винтовку с примкнутым штыком, ставил свою подпись. Текст присяги был новым, принятым в 1939 году, и начинался словами: "Я, гражданин СССР...". Это начало мне нравилось больше, чем начало старой присяги, где было "Я, сын трудового народа..." (эти слова я хорошо помнил по одноименной повести В.Катаева, печатавшейся в "Пионерке" в 1937 году). Казалось бы, ну что тут такого, разница небольшая. На самом же деле разница была огромной: раньше на первом месте был народ, а теперь стало СССР, т.е. государство. Это изменение мне нравилось еще и потому, что понятие "трудовой народ" было несколько сомнительным по отношению к интеллигенции, даже трудовой. Полной ясности о том, входит ли интеллигенция в народ, у меня так до конца и не было. А тут все ясно: у государства, то есть у СССР, каждый его человек есть гражданин.
Перед приемом присяги нас заставили вновь изучать уставы, хотя они нам были хорошо знакомы по спецшколе. Но, тем не менее:
О воин, службою живущий!
Читай Устав на сон грядущий,
И поутру, от сна восстав,
Читай усиленно Устав!
Эти строки приписываются Петру I (по крайней мере мы так считали), и я думаю, что они всегда актуальны. Во всяком случае уставы мы знали назубок. Уставные положения о том, что приказ начальника - закон для подчиненного и что приказ должен быть выполнен точно, безоговорочно и в срок, к тому времени для меня давно уже были азбучной истиной. На занятиях нам объясняли, что еще всего несколько лет назад (наверное, до событий на оз. Хасан) существовало положение, по которому выполнялись все приказы, кроме явно преступных. Я вполне одобрял эту отмену: если для спасения, скажем дивизии, надо пожертвовать взводом, ничего в этом страшного нет. И если с точки зрения взвода приказ и может показаться преступным (там могут и не знать, особенно по сображениям военной тайны, что они спасают дивизию), то на самом-то деле просто торжествует высшая справедливость. Ну, а то, что убъют... Так ведь присягали не щадить своей жизни.
Одно положение в Дисциплинарном уставе долго вызывало у меня не то, что удивление, но казалось неверным: коллективные жалобы запрещались. Тут был какой-то отход от коллективизма: от всегдашей правоты МЫ, от "общественного", которое выше частного. Чего только не оправдает любящее сердце, и я нашел этому положению романтическо-воспитательное объяснение: если ты считаешь, что ТЫ прав, ничего не бойся и иди смело, борись за правоту.
Готовясь к зачету по уставам, я просмотрел довольно много соответствующей литературы, и помню, мне попались слова М.В.Фрунзе о том, что будущая война "...будет носить характер классовой гражданской войны", что мы "...будем иметь союзников в лагере наших врагов". Эти слова героя Гражданской войны были явным анахронизмом: на дворе стояла осень 1942 года. Но ведь Фрунзе-то думал как и я раньше! Это было для меня хоть и запоздалым, но своеобразным утешением. С той же поры я запомнил и его слова о том, что Красная армия является самой дешевой армией в мире.