В совет явилось подсудимых четверо, Саша пятый. На допросе ничего не узнали и поехали к попечителю; там, обсудивши, решили всех пятерых посадить на неделю в карцер, на хлеб и на воду.
В семействе Саши все были встревожены и на следующий день с волнением ожидали его возвращения с лекции, но вместо его явился экипаж с одним Петром Федоровичем. Он подал Ивану Алексеевичу записку от Саши, в которой тот извещал, что его посадили в карцер на неделю.
Вслед за Петром Федоровичем приехал Ник и сообщил подробности ареста.
-- Саша, -- говорил он, -- спокойно явился в аудиторию и встречен был товарищами с громким приветом. Среди лекции пришел за ним в аудиторию унтер-офицер; толпа студентов, в том числе и он, Ник, встала с лавок, окружила его и триумфально проводила до карцера -- род подвала в нижней части университета. Вход к ним, -- добавил Ник, -- запрещен, и потому товарищи в продолжение дня ограничиваются только тем, что подходят к решетчатому окну карцера.
При этом известии всеобщая тревога за Сашу перешла в огорчение, досаду на него и беспокойство за его здоровье. Отправлены были записки к сенатору и Дмитрию Павловичу с приглашением немедленно приехать. По прибытии их составился родственный совет, что предпринять для скорейшего освобождения из подвала,-- вероятно, сырого и нечистого, -- слабого здоровьем Шушки. Решено было, чтобы сенатор и Дмитрий Павлович обратились к влиятельным лицам и объяснили, как это событие расстроило старого, немощного отца Саши, и что неделя в подвале на хлебе и воде должна сильно повредить слабому здоровью молодого человека. Ходатайство было успешно, приказано было Сашу освободить после трехдневного заключения. По прошествии этого срока Саше объявлено было, что он свободен; вместе с тем Петр Федорович, ежедневно являвшийся к окну карцера узнавать, все ли обстоит благополучно, принес ему из дома записку Ивана Алексеевича, в которой сообщалось, что за ним отправляется экипаж. Саша этим оскорбился, ко всеобщему неудовольствию домашних от своего преждевременного освобождения отказался и присланные за ним дрожки отправил обратно домой с запиской, что он не желает воспользоваться тем, чего лишены товарищи его заключения.
-- Сидите себе, пожалуй, если есть охота, -- сказал ему ректор на его отказ и оставил его досидеть неделю.
Саша понимал, какую глорию {славу (лат. gloria).} разольет на него это семидневное заключение, и потому, оставляя мысль о будущих репримандах, с самоотвержением оставался в подвале.
Когда он появился домой, нельзя сказать, чтобы его приняли с восхищением, несмотря на то что он предстал цветущий здоровьем, улыбающийся.
По выслушании продолжительной нотации и реприманд на половине отца, Саша спустился вниз на половину матери и там рассказал нам до подробности, как провел время в карцере; из его рассказа мы узнали, что он не был лишен ни приятного общества, ни хорошего продовольствия.
-- Как только наступала ночь, -- рассказывал он, -- Ник и еще четверо товарищей, с помощию четвертаков и полтинников, являлись к нам; у кого в кармане ликер aux quatre fruits {четырех плодов (франц.).}, у кого паштет, у кого рябчики, у кого под шинелью бутылка клико. Разумеется, мы встречали с восторгом и друзей и их съестные знаки дружбы. Свечей зажигать нам не позволялось. Опрокинувши стулья, мы делали около них юрту из шинелей, высекали огонь, зажигали принесенную свечу и ставили ее под стул таким образом, чтобы из окон нельзя было ее видеть, потом ложились на каменный пол, и начинался пир до позднего вечера, тут, кажется, и засыпали, а ночью опять праздник. И так -- все семь дней. К числу замечательных событий в продолжение пребывания Саши в университете принадлежит посещение Московского университета Гумбольдтом и министром народного просвещения Уваровым. При министре велено было избрать на каждом факультете по студенту, которые публично прочитали бы по лекции из какого-нибудь предмета своего факультета. Саша избран был по части естественных наук и первый раз должен был выйти публично на сцену, притом при министре и московской аристократии. Самый предмет, о кристаллизации, дал ему возможность перейти от Раше де Пиля и Гайю к философским воззрениям; лекция его шла превосходно. Министр подвел его к генерал-губернатору.
Свободное копирование
