Пока выбирали из экипажей наши вещи, а с подвод съестные запасы и поклажу, мы все собрались в чайную комнату, выходившую из коридора. Там, на длинном липовом столе, уже кипел самовар, стояли разные принадлежности к чаю и большой горшок холодного молока с густыми майскими сливками. Все это, вместе с чистым воздухом и живописной местностью, возбуждало сильный аппетит и восторженное настроение духа. Мы с наслаждением пили чай и сливки, с увлечением говорили о прелестях деревни и составляли проекты прогулок и занятий. Иван Алексеевич сидел в конце стола, на диване, и молча пил чай, кидая наблюдательные взгляды, холодно слушая наши страстные речи, и вдруг, оглянувши всех, сказал:
-- Удивительно, как прекрасная природа и деревенские сливки располагают к чувствительности; у меня так и вертятся на уме стихи да романсы, особенно нейдет из головы один трогательный романс: "Ах, батюшки, бел козел!" Выразительнее всего повторяется припев "бел козел!" Не поет ли кто из вас "белого козла"?
-- Никто не поет и не знает, -- с досадой ответил Саша.
-- Ну, так, может, кто-нибудь знает одну известную чувствительную песню, -- и, улыбаясь, речитативом пропел или, скорее, проговорил:
Как на речке, на Казанке,
Девка, стоя, фартук мыла;
Мывши, фартук обронила,
Белы ноги замочила:
На фартучке петушки,
Золотые гребешки,
Неподвижный взор, с которым все это было сказано, улыбка, не живая, вытекающая из внутреннего состояния духа, а безжизненная, как бы наложенная снаружи, -- обдавали холодом.
Все поняли, что воспоминание о белом козле и песня сказаны на смех нашему лирическому настроению, и комедия сыграна, чтобы убить его, -- с недоумением переглянулись и ответили Ивану Алексеевичу горькой, натянутой усмешкой, на которую он не обратил никакого внимания, и, довольный тем, что понизил общий восторг до нуля, спокойно продолжал пить свой чай.
Назовите лунатика по имени -- и он упадет; так и мы упали с неба в бедную сферу жизни. Одни пошли хлопотать устраиваться, другие -- разбирать свои вещи.